Ошимское колесо (ЛП)

– Что ж. – Я скинул сапоги со стола и осмотрел комнату. Маршальский особняк был обширным строением, но так долго стоял незанятым, что большая часть мебели отсюда вынесли. – На этом наши дела на сегодня завершены? – Солнце миновало зенит, а мне нужно было навестить красавицу с огненными волосами – милую девушку по имени Лола, или Лулу, или что-то вроде того.

Губы Ренпроу изогнулись в мимолётной улыбке, словно я неловко пошутил.

– Ваша следующая встреча с менонитами в Аппанских окраинах. Они отказываются раскапывать свои кладбища. А после этого…

– У нас до сих пор есть мёртвые в земле? – Я вскочил так быстро, что уронил стул. – Прикажите страже заставить их! – Я видел, что случается, когда мертвецы выбираются из мест, в которые их сложили. – А ещё лучше, пусть солдаты Мартуса этим займутся. Я хочу, чтобы все трупы сожгли. Немедленно! И если для этого придётся наделать новых трупов… ну и ладно. Если их тоже сожгут. – Меня передёрнуло от воспоминаний, которые я хотел забыть – как и мертвецы Вермильона, они были погребены недостаточно глубоко.

Ренпроу взял с полки у двери увесистую папку и прижал к груди, словно щит.

– Эти менониты и в спокойное время непокорные, и к тому же многочисленные. Их секта благоговеет перед предками до девятого поколения. Будет лучше, если нам удастся провести переговоры.

Так и пройдёт мой день, в точности как и три других до него. Улыбки и представления для племени крестьян – кучки неблагодарных, которые должны бы с ног сбиваться, чтобы выполнить мои распоряжения. Я вздохнул и встал. Лучше упрашивать живых, чем потом сражаться с мёртвыми. Живые, быть может, плохо пахнут и надоедают своими мнениями, но мёртвые пахнут ещё хуже и имеют мнение, что мы для них еда.

– Ладно. Но если они не послушают, то я отправляю солдат. – Я понял, что всё ещё дрожу, несмотря на жару. В голове мелькали образы мертвецов – тихих, ждущих… пока Мёртвый Король не пробудит их голод.

– Ялан! – Дверь распахнулась без стука, и там стоял Дарин, бледный и серьёзный.

– Мой дорогой брат. И каким же образом ты решил улучшить мой день? Быть может, моего внимания требуют какие-нибудь переполненные стоки?

– Отец мёртв.

– Ой, ну ты и лгунишка. – Отец не умер. Он такими вещами не занимается. Я снял с крюка свою мантию. День снаружи выглядел серым и не скучным.

– Ялан. – Дарин шагнул ко мне и положил руку на плечо.

– Чепуха. – Я стряхнул его руку. – Мне нужно встретиться с менонитами. – Меня пронзил холод, и глаза закололо. В этом не было смысла. Во-первых, он не мёртв, а во-вторых, он мне даже не нравился. Я прошёл мимо Дарина, направляясь к двери.

– Он мёртв, Ялан. – Рука моего брата легла мне на плечо, когда я проходил мимо него, и я остановился, почти у двери, спиной к нему. На какой-то миг видение другого времени заменило собой площадь снаружи и крыши домов за ней. Я увидел своего отца молодым: он, наклонившись, стоит возле матери с улыбкой на лице – я мчусь ему навстречу, а он развёл руки, чтобы меня обнять.

– Нет. – По каким-то совершенно необъяснимым причинам это слово застряло у меня в горле, мои губы задрожали, а из глаз покатились слёзы.

– Да. – Дарин повернул меня и обхватил руками. Всего лишь на миг, но этого хватило, чтобы я засунул свою глупость подальше. Он отпустил меня, и, держа руку у меня на плече, повёл меня наружу.

Кардинал умер в своей комнате, один. В огромной кровати он выглядел маленьким, истощённым, рано постаревшим. Если он и пил, то служанки убрали все тому доказательства и вычистили его.

Он ослабел после поездки в Рим. Как ни посмотри, выговор папессы следовало принимать во внимание. И вместе с Реймондом Кендетом, вместе с его тяжким грузом стыда, в Вермильон приехал личный посланник папессы, архиепископ Ларрин, единственным заданием которого было, похоже, заставить отца выполнять свою работу. Некоторые люди в старости благоденствуют, другие чувствуют, что мир вокруг них сжимается и не видят никакого смысла в пути перед собой. Впервые попробовав мак, человек чувствует нечто восхитительное и чудесное, и с каждым возвращением к маковой смоле он жаждет снова получить это нечто, но, в конце концов, ему приходиться курить, просто чтобы чувствовать себя человеком. Для многих из нас жизнь похожа – несколько кратких лет золотой юности, когда всё кажется прекрасным, каждое переживание новым и многозначительно острым. А потом долгий медленный и тяжёлый спуск в могилу, во время которого безуспешно пытаешься восстановить то, что чувствовал, когда тебе было семнадцать, и мир вращался вокруг тебя.