Осиная фабрика

Почти все воскресенье я провел в постели. После вчерашних излишеств мне требовался покой, побольше питья, поменьше еды и чтобы поскорее прошло похмелье. Я хотел было тут же дать себе зарок никогда больше не напиваться, но потом решил, что в моем юном возрасте это, пожалуй, не слишком реально, и тогда я дал зарок никогда больше так не напиваться.

Поскольку я не вышел к завтраку, отец сам поднялся ко мне:

– Что это с тобой? Хотя все и так ясно.

– Ничего, – прохрипел я в сторону двери.

– Ну да, как же, – саркастически хмыкнул отец. – И сколько же тебя вчера угораздило выхлестать?

– Не так уж много.

– Ну-ну.

– Я скоро спущусь, – сказал я и, перекатываясь с боку на бок, заскрипел кроватью, как будто уже встаю.

– Это ты вчера звонил?

– Что-что? – Я даже перестал скрипеть.

– Так, значит, ты. Я так и думал. Чего это тебе взбрело вдруг голос искажать? Что вообще за срочность звонить в такой час?

– Э-э… честное слово, пап, не припомню, чтобы я звонил, – осторожно проговорил я.

– Ну-ну. Совсем без мозгов, – проворчал отец и зашаркал по коридору.

А я лежал и думал. Я был более или менее уверен, что не звонил домой вчера вечером. Сначала мы с Джейми были в кабаке, потом вышли с девицей на улицу, потом я рванул в забег, потом опять с Джейми, потом у его мамы, а домой шел уже почти трезвый. Ни единого белого пятна. Значит, наверно, это Эрик. Судя по всему, он почти сразу повесил трубку, иначе папа узнал бы собственного сына. Я лежал в кровати и надеялся, что Эрик по-прежнему на свободе и движется в нашу сторону, а также что голова и живот перестанут напоминать мне, какие резервы боли скрывают.

– Ты только посмотри на себя, – сказал папа, когда я наконец спустился. – Небось гордишься собой. Небось думаешь, это удел всех настоящих мужчин. – Он с досадой покачал головой и опять углубился в свой «Сайентифик америкэн».

Я осторожно опустился в одно из больших кресел.

– Ну ладно, пап, ладно – вчера я немного перепил. Прости, если тебе это неприятно. А мне-то каково!

– Надеюсь, это послужит тебе уроком. Ты хоть понимаешь, сколько серых клеточек вчера прикончил?

– Не одну тысячу, – ответил я, прикинув на пальцах.

– По меньшей мере! – с воодушевлением закивал отец.

– Впредь постараюсь воздерживаться.

– Ну-ну.

– Фр-р-р, – громко высказался мой анус, и мы с отцом удивленно вздрогнули.

Папа отложил журнал и, хитро улыбаясь, уставился в пространство над моей головой. Я кашлянул и как можно незаметнее помахал полой халата.

Папа хищно повел носом, ноздри его затрепетали.

– Лагер и виски, – удовлетворенно констатировал он и снова забаррикадировался глянцевыми страницами.

Я почувствовал, что краснею, и заскрежетал зубами. И как это у него выходит? Я сделал вид, что ничего не произошло.

– Да, кстати, – вспомнил я. – Надеюсь, ты не будешь сердиться. Я рассказал Джейми, что Эрик сбежал.

Отец гневно зыркнул поверх журнала, покачал головой и продолжал читать.

– Идиот, – буркнул он.

Вечером, скорее перекусив, чем поев, я поднялся на чердак и оглядел остров через подзорную трубу – проверить, не случилось ли чего, пока я был на постельном режиме. Вроде все спокойно. Сгущались тучи. Я немного прогулялся, вдоль берега до южной оконечности и обратно, потом засел у телевизора. Вскоре под напором ветра задрожали стекла и хлынул ливень.

__________________

Телефон зазвонил, когда я уже лег. Я быстро выскочил из постели, так как сна не было еще ни в одном глазу, и стремглав скатился по лестнице, чтобы опередить отца. Не знаю, спал он уже или нет.

– Да? – пропыхтел я в трубку, заправляя пижамную рубашку в пижамные штаны.

После характерного пиканья послышался тяжелый вздох:

– Нет.

– Чего? – нахмурился я.

– Нет, – повторил голос на том конце.

– А?.. – Я еще не был уверен, что это Эрик.

– Ты сказал «да», я сказал «нет».

– И что ты хочешь услышать?

– Скажи «Портенейль пятьсот тридцать один».

– Ладно. Портенейль пятьсот тридцать один. Алло?

– Ладно. Пока.

Хихиканье, отбой. Я с укором взглянул на трубку, положил ее на рычаг и нерешительно замер. Телефон зазвонил снова. Я схватил трубку на первом же звонке.

– Да?.. – начал я, но меня заглушило бибиканье. Дождавшись, пока отбибикает, я произнес: – Портенейль пятьсот тридцать один.

– Портенейль пятьсот тридцать один, – повторил Эрик; во всяком случае, я думал, что это Эрик.

– Да, – сказал я.

– Что «да»?

– Да, это Портенейль пятьсот тридцать один.

– А я думал, этоПортенейль пятьсот тридцать один.

– Нет, это. А кто говорит? Это ты?..

– Это я. Так, значит, Портенейль пятьсот тридцать один?

– Да! – заорал я.

– А это кто?

– Фрэнк Колдхейм, – стараясь держать себя в руках, произнес я. – А это кто?

– Фрэнк Колдхейм, – ответил Эрик.

Я огляделся, но папы не было ни на верхнем пролете лестницы, ни на нижнем.

– Привет, Эрик, – с улыбкой сказал я и пообещал себе, что, как бы ни сложилась беседа, не стану его сердить. Лучше уж повешу трубку, чем ляпну что-нибудь не то, иначе он как пить дать расколошматит очередную собственность министерства почт и телеграфов.

– Я же только что сказал – это Фрэнк. Почему ты называешь меня Эрик?

– Ну хватит, Эрик. Я узнал твой голос.