Индрис со вздохом бросила печать обратно. Они с Гэрхо обменялись особыми взглядами — теми, что свойственны лишь Отражениям. Теми, что невозможно ни описать, ни вообразить.
— Верно, миледи. Просто герб Академии. А ещё — личный герб господина наместника.
Гэрхо с помощником конюха кое-как соорудили подобие гамака из плащей — чтобы довезти тело дяди Горо в сохранности. Индрис постаралась укрепить здоровье и мужество слуг своими заклятиями; леди Мора от её помощи отказалась.
Утром мрак расступился. После полудня Уна уже вернулась домой…
Но там, в тени громоздких башен, оказалось, что мрак не сдаётся легко.
Когда их запуганная, разбитая горем кучка подъехала к стенам Кинбралана и мосту через ров, лорд Дарет уже угасал. Он умер на следующий день, на руках у матери. Он не пришёл в сознание; слуги сказали, что после их отъезда в Рориглан лорд стал кашлять кровью и биться в судорогах, которые не снимались никакими снадобьями. Послали за лекарями из Меертона и Веентона, и оба прибыли вовремя. Оба удручённо заявили, что дни лорда-калеки сочтены.
Братьев Тоури похоронили рядом, под общей могильной плитой.
У Уны не осталось сил расплакаться — а так хотелось. Глаза, голову и сердце раздирала тупая боль. Оцепенение охватило её, подобно кокону. В таком же оцепенении утонула мать, вдруг оставшаяся с двумя мёртвыми телами вместо родных мужчин. Беда затопила башни и коридоры Кинбралана, проникла в лёгкие слуг и в щели между камнями — будто вязкая, отвратительно холодная жижа.
Промокая платком глаза, мать всё повторяла, что на род Тоури разгневались боги — и в особенности старуха Дарекра. Иначе этот ужас никак не объяснить, говорила она.
Уна не спорила.
Она не могла плакать, не могла выплеснуть свою боль. Боль была бесконечной и запутанной, как гигантская паутина. Даже если тот человек с пожелтевшей от болезни кожей, с костлявыми, немощными ногами, на самом деле не был её отцом.
ГЛАВА VII
Наместнику Велдакиру редко удавалось понаблюдать за змеями. Его внимания постоянно требовали то одни, то другие неотложные вопросы — в том числе сейчас, когда Ти'арг на несколько лет вздохнул свободно в Великой войне.
Признаться, у наместника вообще почти не было времени на что-либо, кроме решения сотен и тысяч проблем — с тех самых пор, как он проделал путь от деревянного стула и лекарской сумки, звякающей флакончиками и баночками при ходьбе, до синей мантии наместника и обитых шёлком стен личной резиденции в Академии-столице. Неурядицы разрастались, как опухоль в теле больного; то один, то другой вопрос начинал кровоточить — и накладывать повязку всякий раз нужно было немедленно.
К примеру, это лето выдалось засушливым, а в южных землях, между тем, уже вовсю идёт сбор урожая. Значит, неизбежен зимний голод, и надо бы заранее подумать, как успокоить крестьян.
Король Инген, молодой и взбалмошный, с явными (на опытный взгляд Велдакира) отклонениями в умственном развитии, всё-таки взял Циллен. Этого следовало ожидать. Значит, не позднее чем следующей весной (поскольку осенью Инген, скорее всего, вплотную займётся укреплением власти в бывшем Феорне и расправами над непокорной феорнской знатью) следует ждать новых атак дорелийцев. Войска и безопасность границ — вот что тревожило Велдакира днём и ночью. Ведь его величеству Хавальду, Двуру Двуров, никак не объяснить, что ти'аргские рыцари привыкли к другим доспехам, оружию, к другим правилам и способам вести бой, нежели дружинники-северяне…
Профессора Академии написали ещё одно письмо протеста — длинный свиток с помпезными завитушками и дюжиной подписей; секретарь наместника, кажется, подустал, пока разворачивал и зачитывал его вслух. Профессоров не устраивает, что власть стала так сильно вмешиваться во внутренние порядки Академии. Талантливых студентов и молодых учёных всё чаще отзывают из уютной книжной обители в Ледяной Чертог — на службу королевскому двору. Профессорам-химикам настоятельно советуют заниматься разработкой новых ядов, а не невинными опытами. От физиков-механиков требуют чертежи осадных машин.
«Знание в Обетованном всегда было и должно остаться независимым, — возмущались профессора. — Мы присягнули на верность Хавальду Альсунгскому, но наши умы и души принадлежат не ему»… Наместник разумно решил повременить как с ответом, так и с тем, чтобы везти свиток королю. Велдакир сам вышел из Академии и отлично понимал чувства профессоров; жаль только, что профессора не понимают, как безвозвратно изменились времена. Наместник считал, что жить в мире с властью куда вернее и безопаснее, чем плеваться в неё высокопарными протестами. И уж тем более — чем разжигать костёр бунта, в котором сам же потом сгоришь… Правильно использовать то, что имеешь, а не гнаться за несбыточным. Никто же не станет уверять человека с отрезанной ногой, что завтра он сможет бегать наперегонки и плясать в трактире? Наместник назначил личную аудиенцию Ректору Академии и этим пока ограничился.