Сосед отрешённо смотрел в окно и не проронил ни слова с момента отправления поезда, лишь поздоровался с Алёшкой да так и отвернулся к окну. Ряскину такая неловкость не нравилась. Ехать предстояло часов шесть, а то и больше. И в мрачном молчании он пребывать категорически не желал.
– Откуда будешь, земеля? – спросил он.
– Осиново, – голос попутчика был густым и низким, словно туман поутру.
– А я – из Ивановки! – Алёшка торопливо затарабанил пальцами по столу. – Неблизкий путь. Может, в картишки? – предложил он, хлопая себя по карманам в поисках затёртой промасленными пальцами колоды.
– Не играю, извиняй, – качнул головой сосед.
– Ну, может, тогда наливочки клюквенной? – не оставлял попыток наладить контакт механик.
– Я не…
– С икоркой, а?
Мужик задумался на секунду, и его печальный, задумчивый взгляд вдруг просветлел.
– Ну давай, коль не шутишь, – махнул он рукой. – Только мне тебя нечем угостить. Прости уж.
– Это ничего, – весело отозвался Алёшка, резво стукая бутылью по столу. Тут же зашуршал пакетами, и купе наполнилось солёным запахом рыбы и пряного лечо. Алкоголь сделал его попутчика более приветливым. Представился он Михаилом и сказал, что переезжает в Петербург к брату. Посетовал на то, что привык за столько лет к земле. Жизнь в городских коробках квартир представлялась чем-то неестественным и ненастоящим. Когда же Алёшка спросил причину переезда, мужчина лишь коротко бросил, что так будет лучше для его детей.
– Образование сейчас получать надобно, куда без него-то? – Михаил крякнул и одним глотком осушил свою рюмку.
Он лгал. Жизнь научила мужчину, что заниматься надо тем, к чему душа лежит. Работал он в родной деревне кузнецом, но мог не только железо ковать: не было такого дела, которое Михаилу оказалось бы не по плечу. Дом он свой сам строил, мебель мастерил, огород пахал, а по необходимости и обед сготовить мог не хуже бабы любой. Сыновья оба в него пошли: во всём отцу подмогой да опорой были, и никогда не планировал он их от земли отрывать да в плен города везти. Если б только сами не захотели. Но два года назад произошло нечто, перевернувшее жизнь кузнеца с ног на голову. Не хотел он этого болтливому Ряскину рассказывать – тот был что муха прилипчивая и шумная, да алкоголь язык развязал. Стоило Алёшке в сердцах сказать, что все беды в мире из-за баб, как на кузнеца такие тоскливые воспоминания нахлынули, хоть криком кричи.
Михайло в Осинове вырос и, как никто другой, знал тамошние обычаи да суеверия. Но человек он был широкой души. И, в отличие от большинства деревенских, ко всему относился проще. Городских не чурался, в каждом встречном злого не подозревал, хоть и помнил заветы дедовы: осторожность не мешала никогда.
Жизнь его текла чередом размеренным и счастливым. К тридцати восьми годам всё было, что пожелать мог. А жена любимая, Катерина, ещё и третьего ребёнка ждала, к осени разродиться должна была.
Но в один прекрасный летний полдень, такой, как сегодня, появилась
Стоило Кольке убедиться, что кузнец согласился помочь даме, то мигом убежал он по делам своим. Не понимал Михайло этой суетливости городских. Они словно жить спешили. Оттого и жизнь их так быстро прогорала, будто подожжённая спичка. Дел уйма, а жизни-то и не видать за ними. Вот и женщина та всю дорогу приговаривала, что, мол, спешит ужасно на какую-то деловую встречу и что у неё каждая минута на счету. Мужику невдомёк только было, как можно торопиться-то на таких тонких каблучишках да в узкой юбке до колен: путь, который можно было пройти за десять минут, они преодолевали целых полчаса – всё приходилось из-за неё шаг замедлять да останавливаться.
На поверку оказалось, что помочь её беде Михайло всё же не может. Он и бензобак проверил, и аккумулятор – всё в порядке было, только не заводилась машина, хоть тресни! Признаться, в зарубежных автомобилях кузнец не понимал ничегошеньки. Вот если б то «жигули» были, он бы ещё смог неисправность устранить. Хотя сам предпочитал коня да повозку, по старинке, но техникой интересовался, и друг у него в соседнем посёлке механиком в мастерской был, они вместе шабашили иногда.