Осиновый крест урядника Жигина

— Ну, здравствуй, любезный. Расскажи, зачем в этот дом наведался? Неужели жену искал? Так нет ее, твоей жены. Нет! Вместе с моим извозчиком Семеном Холодовым скачут сейчас в райских кущах и наверняка радуются — в раю, говорят, тепло и яблок изобильное количество.

Столбов-Расторгуев улыбался и видно было, что радуется. Жигин опустил взгляд — чего уж по-собачьи голову задирать, чтобы любоваться на чужую удачу и запоздало ругать себя за допущенную неосторожность? «Сам зевнул, сам и огребай дерьмо двумя руками. По самую макушку влип! Сколько их?» Осторожно, не поворачивая и не поднимая головы, глянул по сторонам — три пары ног, да еще неизвестно, может, и за спиной стоят… «Многовато для одного, не вывернуться…»

— Теперь поднимайся, урядник, не буду тебя на снегу держать, пойдем в дом, побеседуем. Расскажешь мне, чего тут натворил, а я тем временем подумаю, что мне с тобой делать. Сразу пристрелить или подождать немного? Тебе как бы хотелось?

— Мне, если честно, пожить бы еще хотелось, — ответил Жигин, неловко поднимаясь с колен. — А пожить хотелось бы подольше.

— Мечтатель! — коротко хохотнул Столбов-Расторгуев. — Ладно, иди, только помни — рука у меня легкая.

Жигина притиснули с двух сторон, завели в дом и посадили на лавку, на то самое место, на котором еще несколько минут назад сидел седобородый старик-хозяин. Он и теперь был здесь, только стоял в проеме двери, растопырив руки, будто никого не хотел пропускать в горницу.

«Старая сволочь. Борода белая, а повадки, как у черного кобеля. Тебе о Боге надо думать, а ты разбойным промыслом взялся промышлять. Потаскать бы тебя за бороду, чтобы поумнел!» Подумал так Жигин и сам над собой молча усмехнулся — это еще неизвестно, кто и кого за бороду будет сейчас таскать…

Несколько минут назад старик сидел в углу, вздрагивал, словно его били в спину сильными тычками, и голос у него рвался, как гнилая нитка:

— Я не виноватый… Они ружьем грозили… Сказали, держи в доме и не выпускай ее… Мы с сыном держали… Он налетел, в подполье спихнул… Увез бабу… Куда, не знаю…

Больше старик ничего толкового не сказал, ходил, будто слепая лошадь, по одному и тому же кругу: заставили, держал в доме, приехал какой-то мужик, запихал всех в подполье, а бабу увез…

Из неясного, путаного бормотанья старика Жигин все-таки уяснил: Тимофей привел в этот дом неизвестного человека, как нетрудно было догадаться, Столбова-Расторгуева, который и договаривался с хозяином. После сам привез сюда Василису и приказал держать ее под неусыпной охраной, никуда не выпуская. А несколько дней назад старик открыл Тимофею, который будто бы доставил какой-то мешок от Столбова-Расторгуева. Открыл, а неизвестный мужик всунул ему ствол ружья в рот и скомандовал, чтобы бабу одели и вывели. Тимофей и старик с сыном оказались в подполе, и поэтому не могут сказать в точности, куда уехал неизвестный мужик вместе с бабой.

«Вот, значит, Семен, как ты извернулся, дождался своей минуты. Помнится, кричал в переулке, что жизнь — она длинная, правильно кричал, а вот сделал неправильно. Я Василису из-под земли достану, нигде от меня не спрячешь. И тебя достану, тоже не спрячешься… Подожди, развяжусь с этой канителью…»

Но не успел Жигин додумать своих мыслей, выходя из дома, как в шею ему уперся холодный ствол револьвера.

И только сейчас, сидя в углу на лавке, вспомнил, что будто бы мелькнула тень за окном, когда он вошел в дом. Точно, так и было. Сын-то хозяйский не появился, значит, пока разговоры разговаривали со стариком, он и успел сбегать за Столбовым-Расторгуевым. А Жигин на выходе даже оглянуться не удосужился. Вот и досадуй теперь на свои промашки, которые в любую минуту могут обернуться смертью. Но дальше Жигин ругать и укорять самого себя не стал — не время. Надо о другом думать, пока волосок, на котором он висит, не оборвался.

Откинулся головой к стене, послушно оставив руки за спиной, осторожно огляделся.

Двое варнаков стояли у него по бокам — молодые мужики, крепкие. Третий замер неподвижным столбом у порога. А напротив Жигина, покачиваясь с носков на пятки и не выпуская револьвера из правой руки, красовался Столбов-Расторгуев, продолжая улыбаться. Странная была у него улыбка — губы раздвигались, обнажая крепкие, чистые зубы, у глаз легкие морщинки складывались, но не покидало чувство, что он оскаливается, готовясь укусить.

— Расскажи, урядник Жигин, облегчи душу перед кончиной. Только с самого начала рассказывай, с того дня, как на прииск приехал. Мне интересно все узнать, такой я человек — любопытный…

— Да чего рассказывать… Приехал по службе, ночь переночевал, а на следующий день в плен меня взяли, как дальше было — сам знаешь. Особо и рассказывать нечего…

Слетела улыбка с лица Столбова-Расторгуева, словно ее ветром сдуло, и голос сорвался на крик:

— Как это нечего?! Где золото?!

— А, золото… Так оно уж к Ярску, наверное, подъезжает. Со всеми бумагами, как положено по закону…

— Ку-у-да?!

— К Ярску…