Осип Мандельштам. Фрагменты литературной биографии (1920–1930-е годы)

В статье 1929 года Горький, реагируя на партийную критику классиков мировой литературы с идейных позиций, также утверждал приоритет мастерства и знания литературной техники над идеологией:

<…> в классиках читателя-рабочего увлекает не идеология, а – фабула, внешняя занимательность книги, обилие в ней содержания, наблюдений и знаний, ее словесное изобразительное мастерство, то есть как раз все то, чего еще нет и пока не может быть у большинства молодых писателей вследствие их малого знакомства с техникой литературной работы[643].

Подход к старым «мастерам культуры» здесь полностью соответствует отраженному в речи Сталина, произнесенной 23 июня 1931 года, и в решении Политбюро от 10 июля подходу к старым техническим специалистам («инженерам»): их обусловленная классовой принадлежностью идейная чуждость и даже явившиеся следствием этой чуждости прегрешения против советской власти искупаются высокой квалификацией и возможностью использовать их мастерство на благо нового государства. Неслучайно апелляция к этой речи Сталина стала для советских идеологов одним из оснований при пересмотре олицетворявшейся РАППом культурной политики партии и при декларировании нового подхода к старым мастерам, учитывающего их опыт и знания[644].

С началом весной 1932 года работы по созданию своего рода «наркомата литературы» – Союза советских писателей – по отношению к непартийным писателям («попутчикам») начала реализовываться новая политика: тотальный идеологический диктат РАППа сменился некоторым вниманием к художественной стороне литературного творчества; партия сочла возможным использовать потенциал «старых мастеров», еще недавно уничтожаемых официозной критикой, в строительстве новой советской литературы. Прозаик Михаил Слонимский свидетельствовал осенью 1932 года:

Был такой период, когда разговоры о мастерстве были почти подпольными, когда только почти подпольно можно было говорить о форме произведения. Такая атмосфера не способствовала росту художественного мастерства писателя. Наоборот, она иногда способствовала его деквалификации. Теперь, когда вопрос о мастерстве поставлен по-настоящему, когда действительно писатель отвечает своими книгами – началась настоящая работа[645].

Через несколько лет уподобление одной из указанных социальных групп («специалистов») другой («старым мастерам культуры») станет общим местом советской литературной критики. В воронежской ссылке Мандельштам будет читать и обсуждать с С.Б. Рудаковым посвященную Михаилу Зенкевичу статью из журнала «Красная новь» с эмблематичным названием «Поэт и спец», где товарищ Мандельштама по «Цеху поэтов» описывался как «„спец”, старый „довоенный” специалист в области поэтической техники», чьим «„мастерством”, навыками художественного построения, знанием законов словесного равновесия» и т.п. необходимо воспользоваться «при созидании советской лирики»[646].

Принцип такого «прагматичного» отношения к старым специалистам был сформулирован Сталиным, в частности, в его переписке с Горьким еще в конце 1930 года: «<…> людей раскаявшихся и разоружившихся советская власть не прочь помиловать, ибо она руководствуется не чувством мести, а интересами советского государства»[647]. К 1934 году, с общим военно-экономическим укреплением режима, эти настроения только упрочились – в ноябре 1933-го зампред ОГПУ Г.Г. Ягода убеждал молодого писателя Григория Гаузнера: «Мы самое мягкосердечное учреждение. Суд связан с параграфами, а мы поступаем в связи с обстановкой, часто просто отпускаем людей, если они сейчас не опасны. Мы не мстим»[648]. Уточнение «сейчас» является ключевым – сталинская репрессивная политика всегда строилась исходя из конкретной политико-экономической ситуации. В ситуации 1934 года квалифицированные мастера, и в том числе «инженеры человеческих душ», «специалисты в области поэтической техники», могли рассчитывать на определенные привилегии.

3