Осип Мандельштам: ворованный воздух. Биография

Олег Андершанович Лекманов Осип Мандельштам: ворованный воздух

Предисловие

1

Вспомним два поэтических высказывания Осипа Мандельштама «о времени и о себе»:

Нет, никогда, ничей я не был современник,
Мне не с руки почет такой.
О, как противен мне какой-то соименник, —
То был не я, то был другой.

Такими строками поэт начал одно из своих стихотворений 1924 года. Спустя семь лет, в 1931 году он дезавуировал собственные слова:

Пора вам знать: я тоже современник,
Я человек эпохи Москвошвея, —
Смотрите, как на мне топорщится пиджак,
Как я ступать и говорить умею!
Попробуйте меня от века оторвать, —
Ручаюсь вам – себе свернете шею!

Противоречие между этими двумя заявлениями кажется разительным, а потому – требующим объяснения.

Необходимо, конечно, учесть, что в первом стихотворении, скорее всего, подразумевается «современник» из дореволюционного прошлого, а во втором – утверждается мандельштамовская единосущность с советским настоящим.

Можно сослаться и на суждение Анны Андреевны Ахматовой, которая по сходному поводу признавалась Павлу Лукницкому, что «никак не может понять в Осипе одной характерной черты»: «Мандельштам восстает прежде всего на самого себя, на то, что он сам делал, и больше всех. <…> Трудно будет его биографу разобраться во всем этом, если он не будет знать этого его свойства – с чистейшим благородством восстать на то, чем он сам занимался или что было его идеей»[1]. Впрочем, ахматовское наблюдение нам поможет мало – ведь поэтесса и сама констатировала, что в данном случае понять логику Мандельштама она «никак не может».

Пожалуй, наиболее правдоподобное объяснение обозначенного противоречия приходит со стороны биографии поэта. В течение всей своей жизни Мандельштам настойчиво искал близости с современностью и современниками, точнее будет сказать – настойчиво искал понимания у современности и современников (отсюда «Пора вам знать: я тоже современник…»). «Разночинская традиция Мандельштама не допускала мысли, что один поручик идет в ногу, а вся рота – не в ногу»[2].

Однако разночинское стремление «быть как все» сочеталось в Мандельштаме с обостренным ощущением собственной особости, непохожести на других людей (отсюда «Нет, никогда, ничей я не был современник…»). И от этого ощущения поэт отказываться тоже не собирался. «Осип Эмильевич всегда оставался самим собой, его бескомпромиссность была абсолютной», – вспоминала хорошо знавшая Мандельштама в последние годы его жизни Наталья Евгеньевна Штемпель[3].

Иногда верх в Мандельштаме брало желание «побыть и поиграть с людьми» («Взять за руку кого-нибудь: “Будь ласков, – / Сказать ему, – нам по пути с тобой…”»). Иногда побеждало стремление обособиться от людей, подчеркнуть свое отщепенство («Живу один – спокоен и утешен»).

Но чаще всего недоверие к современникам и желание найти с ними общий язык каким-то образом уживались в Мандельштаме и в его стихах, начиная уже с самой ранней юности поэта:

Я счастлив жестокой обидою,
И в жизни, похожей на сон,
Я каждому тайно завидую
И в каждого тайно влюблен.

«Из омута злого и вязкого…», 1910