Осиротевшие берега

По нехоженым тропам

Осень 1986 года. Солнечный погожий день. Мы с мурманским поэтом, писателем и краеведом Владимиром Смирновым прощаемся с замполитом пограничной заставы капитаном Юрием Корнюшенковым. Капитан здорово помог нам, подбросив до Эйны на УАЗике. Он предлагает:

- Что вы ноги бить будете? Я еду на маяк, подброшу вас до Цып-Наволока. В пути форельки подергаем.

- Да-да, - трясет бородой Смирнов, но не перестает укладывать свой походный рюкзак.

Я его понимаю. Вчера в Озерко мы немного побаловались спиртным, и топать по горам да перевалам четыре десятка километров теперь будет тяжеловато. Но отступать нельзя, иначе эта часть полуострова так и останется необследованной.

Юрий перевез нас через брод на реке Эйна. Последний раз попытался "соблазнить" УАЗИКОМ, но не сумел и уехал, пожелав успеха. Мы с Владимиром двинулись к самой высокой на Рыбачьем горе, имеющей на карте отметку 299,5 м.

Дорога, что ведет от Эйны до губы Моче, ни под какое определение не подходит. Это что-то среднее между оленьей тропой и давним следом от вездехода.

Петляя по горным отрогам и болотам, тропа-след приводит нас к ручью и губе Моче. Путь нелегок. Владимир шутит:

- Знаешь, вместе с потом вышел и спирт. Давай перейдем на здоровый образ жизни и опустошим то, что у нас есть, только тогда, когда придем в Цып-Наволок.

Я согласно киваю головой, хотя знаю, что ни капли спиртного мы до конечной точки похода не донесем. И при этом вспоминаю кума Валерия Богданова, который по такому поводу говорил: "Где ты видел, чтобы у собаки на шее колбаса висела?".

Ручей Моче на вид невзрачный, но рыбный, в чем Смирнов тут же смог убедиться. В тот день, пройдя вдоль ручья до озера Моче, мы наловили килограммов десять кумжи и форели. Обследовали хорошо сохранившийся самолет типа "спитфайер", нашли еще один, предположительно "харрикейн".

Вернувшись, принялись за тщательное обследование губы. Место оказалось очень интересным. Горный ручей здесь как бы рассекает гранит и не течет, а вырывается к Мотовскому заливу. Справа от него находятся большие песчаные наносы и лужайки, вдоль и поперек истоптанные оленями, а слева - скалистые сопки. А берег губы обрывистый, малопригодный для осушки поморских судов.

Губу и ручей называют по-разному: кто Моче, кто Моча. В переводе с финского "Моччесь" значит "красивый", и стоит позавидовать тому, кто первым так метко назвал эту местность. Из истории известно, что поселение на Моче возникло в 1890 году. По-видимому, этот пятачок земли много людей прокормить не мог, ибо в 1909 году в губе было зафиксировано только два двора. Предположительно там жили норвежцы, которые по каким-то причинам оставили насиженное место в 1926 году.

Тщательно обследовав губу, мы нашли места расположения построек, обломки домашней утвари, поржавевшие гвозди. Вот и все, что сохранило время.

Ночевать остались на берегу ручья и отлично отоспались под его говорок.

Утром, рассматривая карту, Смирнов рассуждал:

- Интересно, почему это мыс называется Монастырский? Название намекает, что он относился к владению Печенгского монастыря. А может, там постройки монастырские были? Опять же, обрати внимание, мыс Монастырский, а губа за ним Корабельная и три Корабельных ручья. Видно, подходящее для жизни место было. Неторопливо пробираемся по скалам к Монастырскому мысу. Со стороны берега Мотовский залив кажется тихим и невозмутимым.

- Не хватает поморских карбасов да яхт под парусами, - замечает Владимир.

Монастырский мыс и губа Корабельная выглядят так, будто только что сошли с картины талантливого художника. Среди скал, подкрашенных зеленью трав и сединой ягеля, золотым мазком смотрится песчаная береговая полоса. На пути то и дело встречаются каменные кладки, свидетельствующие о хозяйственной деятельности человека.

На прибрежной террасе стоят осиротевшие постройки. По рассказам рыбачинских старожилов в конце пятидесятых годов двадцатого столетия в губе был построен то ли маяк, то ли станция контроля за движением судов в Мотовском заливе. Вскоре после постройки выяснилось, что произошла ошибочка и объект никому не нужен. Финал: все побито, разграблено, захламлено. Смирнов вздыхает:

- Что с нами стало? Почему такое отношение к труду, к земле? Ну не нужно это военным. Взяли бы и передали рыбакам. Жили бы, себе и другим пользу приносили. Так нет же, все надо превратить в хлам. Ай, да что я говорю, тут целые поселки - под корень. Ох, нет хозяина у землицы. Нет!

Удовлетворив любопытство, мы направляемся из губы Корабельной на мыс Гордецкий.

В 1942 году этот мыс увидел с моря командующий Северным оборонительным районом Северного флота генерал-лейтенант Кабанов. В своем дневнике он записал: "На вершине одной из скал торчит черный деревянный крест-веха, похожий на памятник погибшим морякам. Он стоит на мысу Городецком".