Оскал смерти

Обычные гражданские паспорта, несколько огрызков черствого хлеба и пригоршня просушенного табака — это было все, что содержали их карманы.

— Отправьте этот сброд в зону для военнопленных, — грубо приказал Нойхофф.

Не глядя больше в мою сторону, он с выраженным неудовольствием раскачивался с пяток на носки и обратно, но я знал, что на самом деле Нойхофф испытывал в этот момент облегчение от того, что не стал участником смертной казни. Явно для того, чтобы отвлечься на что-нибудь, он без всякой необходимости пристально осмотрел всех коней и лошадей и коновязи и убедился в том, что они хорошо накормлены и напоены. Ласково похлопав по шее своего вороного мерина, он дал ему заранее припасенный кусочек сахара.

— Придется теперь переписывать мой доклад в штаб полка! — сердито проворчал Хиллеманнс.

Поразительно: пока мои руки были вынужденно ничем не заняты в ходе этой не слишком продолжительной, но полной драматизма сцены, Хиллеманнс уже успел настрочить доклад о приведении приказа о расстреле в исполнение! Дехорн занимался проверкой укомплектованности моей медицинской сумки, а Мюллер, который никогда не мог сидеть без дела, чистил и смазывал мой автомат. Вегенера я отправил на моем служебном «Мерседесе» искать нашу затерявшуюся где-то санитарную машину.

Солнце неуклонно поднималось к зениту. Я улегся прямо на землю в тени вяза и стал пристально разглядывать сквозь сплетение его ветвей проплывавшие над нами белые облака.

* * *

В своих блуждающих то там то сям мыслях я то и дело возвращался к Фрицу, задумываясь, например, о том, похоронен ли он уже или еще нет, представлял себе грубый, должно быть, как у Штольца, березовый крест в качестве единственного и незамысловатого, но исполненного глубокой печали памятника на его скромной могиле. Фриц, бедный Фриц! Молодой, как и многие другие, нацист, он относился к национал-социалистскому движению хоть и с энтузиазмом, но без фанатизма. Фриц, для кого обычный день был слишком мал, чтобы вместить в себя всю его кипучую энергию, жизнь — слишком ограниченным временным пространством для удовлетворения его многочисленных и разнообразных амбиций, а война — вообще представляла собой грандиозное и увлекательное приключение. Примерно таким, в общих чертах, он и был, когда я встретил его впервые.

«Koln Hauptbahnhof!» (нем. — «Главный железнодорожный вокзал Кёльна!») — натужно и хрипло выплескивали из себя громкоговорители и без того пронзительный в своей отчетливости женский голос, заполняя его пульсирующим эхом все внутреннее пространство клубящегося дымом и паром высокого свода навеса главного железнодорожного вокзала Кёльна в тот полдень в самом начале ноября 1940-го. «Koln Hauptbahnhof!» Голос перекрывал своим оглушительным эхом даже свист паровоза и был совершенно излишним сообщением для солдат, высыпавших, как горох, из прибывшего поезда, — названия пунктов назначения виднелись повсюду: на стенах вагонов, на стенах зданий вокзала, на опорах мостов, на пешеходных переходах, повсюду. Те из них, что были покрупнее, подсвечивались еще и яркими лучами прожекторов. В Англии, как мы слышали, к тому времени были сняты со своих мест все названия железнодорожных станций и даже дорожные указатели — по мысли англичан, эта мера должна была сбить нас с толку, когда мы вторгнемся на их остров. Нам же, у себя дома, не было никакой нужды прибегать к подобным уверткам — вопрос о чьем бы то ни было вторжении на территорию фатерлянда никем всерьез не рассматривался. Подобная крамольная мысль, по-моему, никому даже не приходила в голову. С Францией было покончено: «линия Мажино» сметена с невообразимой легкостью, а англичане — сброшены с континента, и именно этими людьми в серо-зеленой униформе, которые прибывали сейчас на железнодорожный вокзал Кёльна, чтобы отбыть затем в том направлении, указанном им Вермахтом. Наша армия стояла теперь в состоянии полной боеготовности, но, однако, не в состоянии полной определенности, у северного побережья Франции, и мы жадно пытались разглядеть сквозь дымку Пролива нашу следующую цель — Англию. Для нас, пятерых не лишенных некоторого честолюбия унтерарцтов, принимавших сейчас свою поклажу из багажного отделения, она должна была стать личной целью.