Оскал смерти

— Герр ассистензарцт не спрашивали меня.

— И как она понравилась тебе?

— Моя жена сказала, что она была как принцесса из волшебной сказки.

— А как она понравилась тебе самому? — не отставал я.

— Она была прекрасна и так красиво пела о жизни и смерти!

Тут Дехорн извинился и, нырнув с головой в свой походный мешок, стал рыться в нем. Обратно он вынырнул уже с программкой Дуисбургского оперного театра. Я прочитал: «МАРТА АРАЗИМ — Памина», а также увидел много других знакомых имен в перечне исполнителей. На меня нахлынула ностальгия.

— Чудной ты какой-то, Дехорн, — с беззлобной укоризной и грустью в голосе сказал я. — Это же надо, до сих пор ничего не рассказать мне об этом…

— Простите меня, герр ассистензарцт. На самом деле я много раз хотел рассказать вам, а потом начинал думать, что это не так уж важно — ведь герру ассистензарцту всегда есть и чем заняться, и о чем подумать, вместо того чтобы выслушивать мои истории.

— Дехорн, мы служим с тобой бок о бок, днем и ночью вот уже больше девяти месяцев, и я знаю тебя очень хорошо… или, возможно, не знаю совсем. Но уж ты-то точно знаешь меня как облупленного. Я еще только открываю рот, чтобы сказать тебе что-нибудь, а тебе уже точно известно, чего именно я хочу. Однако за все это время я слышал самого тебя говорящим что-нибудь, кроме «Jawohl, герр ассистензарцт», всего три раза: в первый раз, когда ты обеспокоился, как бы близнец из 10-й роты не застрелился; во второй раз, когда нас с тобой наградили Железными Крестами — да и то, ты раскрыл рот только после того, как я спросил тебя, о чем ты тогда думал; и вот сейчас, после яичного гоголя-моголя. В дальнейшем я рассчитываю на то, что ты будешь со мной все же пооткровеннее и станешь больше рассказывать и о себе самом, и о своих мыслях.

— Jawohl, герр ассистензарцт, — с готовностью ответил Дехорн, и лицо его расплылось в обычной дружелюбной улыбке. — Но я не знаю больше ничего такого, что могло бы быть интересным герру ассистензарцту.

* * *

В тот вечер в нашу жизнь вошла «Лили Марлен». Офицеры батальона удобно расположились в штабной палатке и слушали радио. Это был появившийся у нас совершенно новый радиоприемник, и мы настроили его на Белград. Как только Лили Андерс запела свою ностальгическую солдатскую песню, наша беседа мгновенно прервалась. Самое сильное впечатление «Лили Марлен» произвела на Нойхоффа.

— Будем слушать теперь эту песню каждый вечер! — объявил он. — Ламмердинг, возлагаю на твою ответственность каждый вечер настраиваться на «Лили Марлен».

Ламмердинг немедленно подозвал своего ординарца:

— Курт, я делаю тебя ответственным за то, чтобы каждый вечер настраивать радиоприемник на песню «Лили Марлен». Каждый вечер, невзирая ни на что, будь то офицерское совещание, артиллерийский обстрел или наступающий противник. Покуда у нас есть этот приемник — «Лили Марлен» будет звучать. Ясно? Все верно, герр майор?

— Меня все это не касается, Ламмердинг, — отрезал Нойхофф. — Спрашивать буду с тебя.

* * *

Следующим утром я отправился вместе с группой офицеров нашего батальона на инспекционный обход оборонительных позиций; я хотел быть максимально в курсе расположения всех оборонительных сооружений на случай любого варианта развития боевой обстановки. Никто против моего присутствия не был. Тут уместно будет заметить, что мое положение в батальоне стало к тому времени почти, можно сказать, независимым. Мне, например, не возбранялось появляться где мне вздумается в пределах расположения батальона, и это превосходно устраивало меня. В этом отношении мне чрезвычайно посчастливилось, что командиром моего батальона был именно Нойхофф, а не кто-нибудь другой — в других известных мне частях офицеры медицинской службы не имели и малой доли той свободы, которой имел удовольствие пользоваться я. Командиры их батальонов сами определяли за них ту роль, которую им предстояло играть в каждой операции, и сами же, например, выбирали, где расположить перевязочный пункт, а во многих случаях такой выбор был далеко не лучшим с медицинской точки зрения.

Нойхофф — в выгодную противоположность таким командирам — с самых первых дней нашей совместной службы полностью доверил на мое усмотрение решение всех медицинских и сопутствующих им вопросов. Общее направление всех своих действий я вырабатывал совершенно самостоятельно. В частности, главный перевязочный пункт почти всегда (за исключением особых обстоятельств) располагался где-нибудь в непосредственной близости от оперативно-тактического штаба батальона — мера, многократно оправдавшая себя в ходе дальнейших боев. Раненые всегда знали, где найти меня, да и к тому же в критических ситуациях финальные фазы боя чаще всего концентрировались именно вокруг штаба батальона. Благодаря этому у раненых всегда была уверенность в том, что им гарантированно будет оказана вся возможная медицинская помощь. А для раненого человека такое чувство защищенности имеет жизненно важное значение.