Оскар и Розовая Дама и другие истории (сборник)

– Ты видишь, Жозеф, – говорил мне с улыбкой отец Понс, – морское путешествие в Ноевом ковчеге не очень-то напоминало увеселительную прогулку!..

Впрочем, весьма скоро партизаны пришли к нам на помощь, забирая нас по одному и пряча в надежных местах. Руди забрали одним из первых, и наверняка потому, что он занимал слишком много места. Когда приходили за очередным мальчиком, отец Понс никогда не показывал на меня. Было ли это случайностью? Я позволял себе думать, что ему не хочется со мной расставаться как можно дольше.

– Может, союзникам удастся победить пораньше? Может, нас скоро уже освободят? – подмигивая, говорил он мне.

Он не терял времени даром и на протяжении этих недель углублял вместе со мною знакомство с еврейской религией.

– Жизнь каждого из вас – это не просто обычная человеческая жизнь, в ней заключено послание. Я не хочу, чтобы это послание погибло, так что давай работать.

Однажды, когда нас в крипте осталось всего пятеро, я указал священнику на трех моих спящих товарищей:

– Понимаете, отец мой, мне бы не хотелось умереть вместе с ними.

– Почему?

– Потому что, хоть мы с ними и живем вместе, они мне не друзья. Что у меня с ними общего? Только то, что мы все жертвы.

– Зачем ты мне говоришь это, Жозеф?

– Затем, что я бы предпочел умереть вместе с вами.

Я положил голову к нему на колени и высказал то, что не давало мне покоя:

– Я бы предпочел умереть вместе с вами, потому что я предпочитаю вас. Я бы предпочел умереть вместе с вами, потому что не хочу вас оплакивать, а тем более не хочу, чтобы вы оплакивали меня. Я бы предпочел умереть вместе с вами, потому что в этом случае вы стали бы последним человеком, которого я увидел в жизни. Я бы предпочел умереть вместе с вами, потому что небеса без вас мне совсем не понравятся, даже наоборот – мне там будет плохо!

В это мгновение кто-то забарабанил снаружи в дверь часовни:

– Брюссель освободили! Победа! Англичане освободили Брюссель!

Отец Понс вскочил и подхватил меня на руки:

– Свободны! Слышишь, Жозеф? Мы свободны! Немцы уходят!

Тут проснулись и остальные мальчики.

Партизаны вывели нас из крипты, и мы принялись с хохотом бегать и скакать по шемлейским улочкам. Из домов доносились радостные крики, ружья палили в небо, в окнах вывешивались флаги, люди пускались в пляс, извлекая бутылки со спиртным из укромных мест, где они были припрятаны в течение пяти лет.

Я до самого вечера не отпускал от себя отца Понса. Обсуждая новость с каждым из односельчан, он плакал от радости, и я собственноручно утирал эти слезы. По случаю такого праздника я имел право быть девятилетним ребенком и в этом качестве сидеть на плечах у человека, который меня спас, я имел право целовать его розовые и соленые щеки, имел право радостно смеяться взахлеб. До самого вечера, светясь от счастья, я с него не слезал, и он, хоть ему и было тяжело, не жаловался.

– Войне скоро конец!

– Американцы идут на Льеж!

– Да здравствуют американцы!

– Да здравствуют англичане!

– Да здравствуем мы!

– Уррраа!

С того самого дня, 4 сентября 1944 года, я всегда думал, что Брюссель был освобожден потому, что я вдруг без обиняков объявил отцу Понсу о своей к нему любви. Это совпадение навеки оставило след в моей душе, и с тех пор я всегда ожидал праздничного салюта и появления знамен в тот момент, когда признавался в своих чувствах женщине.

Последующие дни оказались, по крайней мере в наших краях, еще более опасными и убийственными, чем военное время. В период оккупации враг был ясно различим и находился на прицеле; при освобождении же выстрелы раздавались то оттуда, то отсюда, контролировать их было невозможно, и воцарился хаос. Водворив своих подопечных обратно на Желтую Виллу, отец Понс запретил нам покидать пределы парка. И все-таки мы с Руди не могли удержаться от того, чтобы не залезть на наш дуб, ветви которого нависали над стеной. Сквозь просветы в листве можно было видеть всю эту голую долину, простиравшуюся до самых дальних ферм. Сидя там, мы, конечно, не могли участвовать в сражениях, но до нас доносились их отголоски. Так, я увидел в машине с открытым верхом того самого немецкого офицера, который не выдал нас тогда, в душевой, – в одной сорочке, окровавленный, с покрытым синяками лицом и обритой головой, он сидел, плотно зажатый между вооруженными освободителями, которые везли его навстречу бог знает какому возмездию…

Продовольствия по-прежнему не хватало. Чтобы обмануть чувство голода, мы с Руди собирали на лужайке полные пригоршни какой-то темно-зеленой травы с очень толстыми стеблями и набивали ею рот. Вкус был горький, противный, но зато рот был полон.

Порядок постепенно восстанавливался, хотя вместе с ним подчас приходили дурные вести. Мы узнали, что нашу аптекаршу мадемуазель Марсель подвергли жутким пыткам, прежде чем депортировать куда-то на Восток. В каком состоянии она вернется оттуда, да и вернется ли вообще? Ведь худшее из наших подозрений все-таки подтвердилось: нацисты в своих концлагерях уничтожали узников. Миллионы людей были расстреляны из пулеметов, удушены газом, сожжены и погребены заживо.