Оскар. Проклятие Блэксберри (СИ)

Куда же она могла деться? Подруг у нее нет, об этом он давно позаботился, а квартиру матери он проверил. С работы она уволилась — это он тоже уже выяснил. Чарли полностью контролировал ее жизнь, не было ни одного темного уголка мыслей, куда бы он не заглянул. Он был уверен, что Лора принадлежит ему. Полностью и безоговорочно. Но тварь решила по-другому. Она решила! Сама!

Как. Она. Посмела.

Чарли с силой сжал пульт, пластик треснул, батарейки вылетели. На экране застыл канал Discovery, где посреди саванны сношались носороги. Вот, что я с тобой сделаю, когда найду, решил Чарли. Он открыл новую бутылку пива, шестую за вечер, и отхлебнул. Когда ему захотелось в туалет, он взял со столика красную вазу Лоры, которую она купила на какой-то барахолке, и помочился прямо туда.

— Вот тебе!

Чарли стал приходить на работу подвыпивший и срываться на клиентов. Начальник Дик Дикинсон, которого они с ребятами за глаза называли мистер Член, устал делать выговоры и вынудил Чарли взять неоплачиваемый отпуск. Чарли так взбесился, что чуть не выбил ему зубы. Конечно, сучка за это ответит. Из-за нее он может лишиться работы. Из-за нее друзья смеются над ним. Из-за нее мать злится на него и плачет.

Как. Она. Посмела.

Он допил пиво и швырнул бутылку в экран. Как же он зол! В голове вновь зазвучал детский голос, последние дни Чарли почти не спит и только его и слышит.

— Приходи… приходи… приходи…

Часть 2. Ангел смерти. Интермедия 1

Кто до завтрака поет, тот заплачет перед сном.

Шерли Джексон "Призрак дома на холме"

1888 год.

Блэксберри жил своей жизнью.

Свежая краска на стенах, изящные изгибы деревянной мебели, гипсовый барельеф потолка, целые углы, не запятнанные плесенью, — все говорило о том, что старина еще не стала стариной. Если подглядеть в узкую щель прошлого, можно застать его в момент цветущей молодости. Но смотреть нужно не слишком долго. Чтобы не застрять навеки.

Сухой стук тарелок друг об друга, шорох метлы, напоминающий треск песка, скрип дверей и согнутых спин — звуки активной работы разносились по дому. Служанка окунает тряпку в таз с водой и протирает фарфоровые тарелки. Руки дрожат: если она разобьет еще хоть одну, отправится на чердак на целую неделю, если уронит все — в подвал. Иногда хозяин подкрадывается сзади и начинает разговор: «Кассандра!». Ему нравится наблюдать, как она дергается и ловит посуду, ускользающую из рук, как юные годы жизни. Те, кто побывал на чердаке, возвращаются послушными, тихими и постаревшими на 10 лет. Из подвала не вернулся никто.

Минуло полвека с того дня, как пастор Уильям Ниб провёл панихиду по рабству. Он положил в гроб ошейник для наказаний, плети и кандалы, а на надгробном камне выбил надпись: «Здесь покоится колониальное рабство, которое скончалось в возрасте 276 лет». Но Кассандра этого не знала. Она давно покинула родной дом, переплыла океан, запертая в ящике, и уже не помнила своего прежнего имени. Оно осталось на дне того ящика.

Хозяин не брал рабов из Индии или Африки: ему нравилась бледность лиц, лишенных солнечного света. Хотя в полумраке стен Блэксберри их лица отдавали серым.