Оскар Уайльд

Уайльд:Таким образом его могут истолковать только тупицы и невежи. Взгляды обывателей на искусство на редкость примитивны.

Карсон:Если «Дориана Грея» прочтет невежественный человек, он вправе счесть этот роман аморальным?

Уайльд:Взгляды невежд на искусство непостижимы. Меня заботят лишь мои собственные взгляды на искусство. Что о них думают другие, мне совершенно безразлично.

Карсон:Под ваше определение обывателей и невежд подпадают большинство людей?

Уайльд:Мне случалось иметь дело с удивительными исключениями.

Карсон:Вы находите, что большинство людей придерживаются обывательских взглядов?

Уайльд:Боюсь, им недостает культуры.

Карсон:Настолько, что они не в состоянии отличить хорошую книгу от плохой?

Уайльд:Именно так.

Карсон:Чувство художника к Дориану Грею не наводит неискушенного читателя на мысль о том, что чувство это особого рода?

Уайльд: Японятия не имею, какие мысли возникают у неискушенных читателей.

Карсон:Вы не препятствовали тому, чтобы неискушенный читатель покупал вашу книгу?

Уайльд:С какой стати?

Клерк зачитывает длинный отрывок из журнального варианта «Портрета Дориана Грея», где описывается встреча Дориана и художника Бэзила Холлуорда.

Карсон:Скажите, мистер Уайльд, вы считаете чувство одного мужчины к другому, совсем еще молодому, чувство, которое вы описываете в вашей книге, пристойным или непристойным?

Уайльд:Я считаю, что мне удалось безупречное описание того чувства, какое художник питает к красивому существу, без которого он не может ни жить, ни творить.

Карсон:Вы считаете, что подобное чувство вправе испытывать один молодой человек к другому?

Уайльд:Да. В том случае, если он художник.

Карсон:А вы как художник никогда не испытывали подобное чувство?

Уайльд:Я никогда не допускал, чтобы в моем искусстве преобладали чувства.

Карсон:Стало быть, вам незнакомо чувство, которое вы описываете?

Уайльд:Нет, это чувство принадлежит произведению искусства.

Карсон:А если исходить из вашего собственного опыта, вам такое чувство представляется естественным?

Уайльд:Не вижу ровным счетом ничего противоестественного в том, что художник восхищается своей моделью. Такое случается в жизни почти каждого художника.

Карсон:Хорошо, давайте обратимся к тексту: «Я готов признать, что безумно вас обожаю». Что вы на это скажете? Вы сами когда-нибудь «безумно обожали» молодого человека?

Уайльд:Нет, безумному обожанию я предпочитаю любовь. Нет ничего выше любви.

Карсон:Оставим эти рассуждения. Давайте вернемся к тексту.

Уайльд:С обожанием я всегда относился только к самому себе.

Карсон:По-вашему, тут есть чем гордиться?

Уайльд:Вовсе нет.

Карсон:Итак, вы никогда не испытывали подобного чувства?

Уайльд:Нет, эту идею я позаимствовал у Шекспира. Из его сонетов.

Карсон:Насколько мне известно, вам принадлежит произведение, где вы доказываете, что в сонетах содержится намек на противоестественную страсть.

Уайльд:Напротив, в моем рассказе доказывается, что в сонетах нет ничего противоестественного. Я противник того, чтобы Шекспира обвиняли в извращении.

Карсон:Однако же продолжим. «Я ревновал вас ко всем, с кем вы говорили». А вы сами когда-нибудь ревновали молодых людей?

Уайльд:Никогда в жизни.

Карсон:«Я хотел, чтобы вы принадлежали мне целиком». А это чувство вы когда-нибудь испытывали?

Уайльд:Нет, мне бы эти слова показались на редкость пошлыми.

Карсон:«Я боялся, что весь свет узнает о моем обожании». Почему вы боялись, что «весь свет» об этом узнает?

Уайльд:Потому что на свете найдется немало людей, кому невдомек, что такое истинная преданность, любовь и восхищение, которые художник испытывает к неотразимо красивой личности. Таковы законы нашей жизни. Таких людей остается только пожалеть.

Карсон:Не кажется ли вам, что эти несчастные люди, которым, в отличие от вас, не дано воспарить в высшие сферы, могут истолковать эти чувства не лучшим образом?

Уайльд:Несомненно. Эти чувства они могут приписать чему угодно. Но меня мало интересует невежество других. Моя высшая цель — цивилизовать общество…