Оскар Уайльд, или Правда масок

Газета «Нация», печатавшая памфлеты, попала под запрет. Именно с этого времени Сперанца посвятила себя литературе, стала публиковать стихи, выпустила многотомник ирландских легенд. Критики благосклонно принимали ее творчество: «Эта женщина, несомненно, обладает подлинным поэтическим даром, коли она написала столь прекрасное, полное силы и грации стихотворение, которое вы дали мне прочесть. Из любви к поэзии, а также из любви к старушке Ирландии ей необходимо продолжать писать и поскорее выпустить сборник»[22]. Все свои стихи Джейн Уайльд посвящала сыновьям; юный Оскар с удовольствием слушал комплименты, которые гости расточали его матери, а сам старался запомнить ее речи, как бы черпая из богатого источника собственного разговорного и литературного языка. Когда кто-то предлагал матери познакомить ее с уважаемым человеком, она восклицала: «Никогда не произносите при мне это слово. Только торговца можно назвать уважаемым человеком!» Однажды она так приняла дочь одного не слишком талантливого писателя: «Добро пожаловать, милая. Как вы похожи на своего интеллектуала-папочку, вот только лоб не такой величественный, как у него… Мне говорили, у вас есть возлюбленный. Какая жалость, ведь любовь убивает честолюбие»[23]. Скрывая улыбку, Оскар поднимал на мать, у которой с раннего детства ходил в любимчиках, восхищенный взгляд: «Уилли хорош, — говорила она, — он на редкость умен, но Оскар — о, из него получится нечто божественное»[24].

Однако не все было так безоблачно на семейном небосклоне. Расходы по содержанию хлебосольного дома на Меррион-сквер, покупка мебели, загородного дома начинали сказываться на не столь уж значительных доходах доктора. Сам он стал раздражительным, отношения с клиентами разладились, он почти перестал следить за собой; доктор начал пропадать в тавернах и преследовать служанок; о его предосудительном поведении поползли скандальные сплетни. А леди Уайльд, как и раньше, принимала гостей, не обращая внимания на слухи, словно они и не достигали ее ушей. Она продолжала царить в своем салоне: длинное до пола платье из пурпурного шелка, припудренное лицо, волосы цвета ночи, руки, унизанные драгоценностями, медальоны на шее, вылитая «королева сцены провинциального театра», как шутили злые языки. До нас дошло описание одного из таких, нередко чрезмерно шумных, приемов: «В этой среде возвышенность мысли ни в коей мере не соответствовала привычкам повседневной жизни. Гостеприимный дом представал уделом роскоши и веселья, поздних ужинов, обильно сдобренных вином, беззаботных бесед и нарядов. Галантные приключения сэра Уильяма стали излюбленной темой разговоров. Даже его безупречная супруга порой грешила высказываниями, вряд ли предназначенными для детских ушей. В салоне матери и за столом у отца обосновались представители шумной и неряшливо одетой богемы, которые в избытке переполняли Дублин той эпохи»[25].

Падкая на рекламу леди Уайльд принимала и журналистов, публиковавших отчеты о приемах, на которых распущенность все чаще одерживала верх над благопристойностью: «В прошлую субботу известная своим выдающимся литературным творчеством леди Уайльд, признанная в Дублине второй мадам Рекамье, давала прием у себя на Меррион-сквер. Среди многочисленной и изысканной публики можно было встретить самых ярких представителей художественных, литературных и политических кругов. Преподаватели Тринити-колледжа преподобный Пребендари, преподобный Махэйффи и профессор Тайрелл находились там рядом с известными судьями, адвокатами и некоторыми членами труппы Дублинского королевского театра. Нетрудно догадаться, что беседа шла на самые возвышенные темы, но основным предметом обсуждения стала поэзия…»

Успех салона на Меррион-сквер вызывал зависть многих завсегдатаев, которым было непонятно, каким образом хозяйке удается собрать вместе так много выдающихся личностей. «Достаточно их заинтересовать, — отвечала леди Уайльд. — Все очень просто. Стоит лишь пригласить самых разных людей, но ни в коем случае не зануд, и перемешать их, не слишком заботясь о морали. И не важно, если у ваших гостей ее вовсе нет»[26]. Сэр Уильям редко выходил в общий зал; он предпочитал уединяться на первом этаже с кем-нибудь из коллег и в спокойной обстановке, с сигарой в одной руке и бокалом коньяка в другой комментировать последние скандалы и сплетни.