Оскар Уайльд, или Правда масок

И вот наконец первое серьезное происшествие. Оскар отказался выйти из вагона в Балтиморе, где должен был выступить с очередной лекцией, поскольку поссорился с другим лектором, Арчибальдом Форбсом, который позволил себе ироничное замечание по поводу эстетических воззрений Уайльда. И тогда он оказался в Вашингтоне, попав на бесконечный праздник, устроенный в его честь политическими деятелями и богатыми финансистами, которые демонстрировали его как некую диковинную «эстетскую обезьяну», вроде тех, что можно встретить на страницах «Харперз уикли». Это не мешало Оскару завязывать знакомства с самыми красивыми женщинами города и ухаживать за исполнительницей роли Пэйшенс молодой актрисой Лилиан Расселл. Однако оскорбительная карикатура, появившаяся 22 января на страницах «Вашингтон пост», где Уайльда сравнили с дикарем, разгневала его и побудила покинуть город. Уайльд почувствовал на себе всемогущество американской прессы, которой хватило двух пренебрежительных статей и нескольких карикатур, чтобы серьезно подорвать его престиж.

Дальнейший его путь лежал в Бостон, где встречи с Уайльдом ждали с некоторым недоверием. Рисунок в газете «Дейли грэфик» напомнил, что в североамериканских Афинах не нуждаются в уроках эстетизма. 27 января его поезд прибыл в заснеженный город. Приглашения, отзывы в прессе породили у Уайльд добрые предчувствия, несмотря на некоторую сдержанность в приеме, оказанном ему «потомками Мэйфлауэра»[169]. Он нанес визит Лонгфелло, отцу американской поэзии, современнику Эдгара По. «Я поехал в гости к Лонгфелло, — читаем мы, — в снежную пургу, а когда вернулся, был уже ураган, и когда я вспоминаю Бостон, перед моими глазами встает только этот прекрасный старик, который сам по себе целая поэма». Несмотря ни на что, интеллектуальные круги Бостона по достоинству оценили Уайльда, чем вызвали удивление прессы, не поднявшейся выше уровня нью-йоркских газетчиков и констатировавшей, что поэт «остается слишком легкой добычей для педантичной цензуры и всех тех, кто желает над ним поиздеваться»[170]. Однако показной пуританизм «потомков Мэйфлауэра» был возмущен непристойностями автора «Хармид», так что женской части населения было рекомендовано воздержаться от чтения подобных откровений:

И не было прекрасней встречи прежде —
Всю ночь шептал он о своей любви
И любовался девственной красою,
Устами нежными касаясь серебра
Ее нежнейшей шеи, прижимая
Пылающее сердце к белизне ее груди[171]

.

Ответ Уайльда не заставил себя ждать, но на этот раз насмешники к его доводам не прислушались. «Если у вас появится желание узнать, что такое английский пуританизм, не в самом своем худшем виде, когда он действительно слишком плох, а в лучшем его проявлении, когда он все равно не слишком хорош, я полагаю, что лучше всего его искать не в Англии, а в Бостоне и Массачусетсе, где он буквально бросается в глаза»[172].

Несмотря на не особенно вежливый прием, 31 января в зале бостонского Мюзик-холла Оскар Уайльд читал лекцию об английском Ренессансе. Он полагал, что этот период пришелся на середину XIX века, и говорил о нем как о «новом рождении человеческого разума, основными признаками которого являются: стремление сделать более привлекательным свой образ жизни, культ физической красоты, исключительное внимание к внешней оболочке, поиск новых поэтических тем, новых художественных форм, новых интеллектуальных восторгов, порожденных воображением»[173]. Такое возрождение, по Уайльду, явилось плодом соединения древнегреческой культуры с английским романтизмом.

За несколько дней до его выступления газеты писали: «Шестьдесят мест в зале, ангажированные одним студентом из Кембриджа, займут студенты Гарвардского университета, которые будут в вечерних сюртуках, коротких штанах на французский манер, шелковых чулках и с лилиями в бутоньерке»[174]. Ожидались беспорядки, и полиция была наготове.