ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

Третья минута ушла на бесполезные поиски выхода из больничной клетки и тоску по элеватору в Загорске, где хранились в анабиозе тела бойцов, задетые чужаками.

А потом я с воплями отодрал инстинкт, в ужасе топтавший внутренности только от ощущения близости установки ИВО. Через толстую кирпичную стену ощущался испепеляющий жар ее пластин. Там за стеной был ад. Или как там он называется у существ, похожим на которых становлюсь я. У них тоже есть пекло и боятся они ничуть не меньше, чем люди…

— Давай… ИВО… — Жар охватил все тело, и с предельным усилием, чувствуя, что еще немного и выговорить человеческие слова не удастся, я захрипел: — Быстрей!

Медсестра потянула иглу и я почувствовал, как никелированная сталь выходит из тела. На этом стержне, связывающим меня с миром людей, держался спасительный полог, закрывающий кружеворот видений. Теперь они ворвались в брешь. Сначала живые — люди с оружием, пробирающиеся вдоль стен; истекающие водой трубы, поваленные деревья… Потом, когда начали распадаться химические цепочки лекарств, на смену пришли другие. Смутные и тягостные, они подползли незаметно, как хвост гайды, сплетающийся с волосами жертвы. Несущие зло, или просто диковинные, видения размыли реальность и я уже не понимал разницу между сном и явью. Дома, каналы, мосты… Деревья с голыми ветками, на которых вместо листков начали распускаться барабаны… Сфинкс с лицом Белой Наташи, взлетевший с Египетского моста… Сидевший на подоконнике Михей — недоверчивый, с прищуром… Полюдов… Ероха, курящий почему-то полюдовскую трубку… А потом появился тот, в инквизиторском плаще, чьи шаги в огромной пустой зале с готическим потолком отзывались в душе надеждой и болью. Он поднял капюшон и смотрел полным мрачной ненависти взглядом. И хвала Господу, что ненависть этого человека с лицом Руиса была направлена не на меня.

Ударили часы, отбивая полночь. Из тени испанца вышла фигура в бело-голубом одеянии, направляясь ко мне. Вуаль шевелил невесомый ветер и сама фигура была легкая и блаженно холодная, как музыка, сотканная из шепота зимней ночи. Тонкие пальцы погасили огонь, сжирающий мое тело; нежность и печаль смыли накипь с души и, склонившись надо мной, принцесса тихо сказала:

— Бедный мой рыцарь.

А потом глухие удары смешались с набегающими волнами света, и люди с красными символами бога-победителя сбросили меня в ад.