Осколки

Больше шаман не мучил Ча. Бросил, как больного щенка умирать. И Ча обрадовался, ведь скоро он сможет увидеть мать и братьев. Отца его скорее всего увезли и бросили в ямы, однако Ча знал: бойцы ям тоже долго не живут. Внутри мальчика жила надежда, что скоро их семья сможет воссоединиться там, где всегда тепло и светло. Где великий дух Солнца гонит по небу свою колесницу, освещая путь и порождая жизнь. Он переплавит их своим огнем, соединит, а затем разделит и бросит на землю новыми семенами.

Ча был готов к смерти.

А потом появилась она, и все повторилось снова. Была настойка, которой шаман теперь поил не Ча, а девочку, что была старше его от силы лет на пять. Девочка кричала и ругалась, выгибалась дугой, и Ча поначалу беспристрастно наблюдал за ней из-за прутьев своей клетки. Она была худенькой и слабой, с большими глазами и темно-серыми волосами, закрывающими нагое тело. Девочку шаман никогда не наряжал – он оставлял ее голой, и она забивалась в угол своей клетки, тихонько поскуливая. Клетка была столь мала, что можно было встать лишь на четвереньки. Девочка не говорила ни слова, а порой испражнялась прямо там, где жила, от этого в шаманьем логове смердело невыносимо, однако их мучитель, казалось, не замечал ничего.

Ча было невыносимо жаль девочку, его снедала обида, что все это придется пережить еще и ей. Несмотря на боль, поселившуюся внутри и сковавшую тело, заполнить дыру после последнего ритуала Ча так и не мог. Пустота жрала его изнутри, и ему нечего было ей противопоставить. Нечем прогнать.

Он тихонько гнил в своей маленькой темнице и не мог понять, отчего шаман не убил его. Отчего не избавился, раз Ча ему стал не нужен. Он все чаще надолго проваливался в сон, не слыша, как ему приносят воду и еду. Смерть будто брала его постепенно, не торопясь, словно хотела насладиться каждой каплей истерзанной души.

Однажды утром Ча проснулся и увидел, что камера девочки пуста, вымыта, а в комнате снова хорошо пахнет. Девочка исчезла, а когда появилась снова, на ней была надета такая же синяя одежда, как и на шамане. Она двигалась осторожно, пугалась и замирала при каждом резком звуке. Шаман посмеивался, гладил ее по спине, и рука его то и дело замирала чуть ниже поясницы, сжимаясь и щупая. Девочка закрывала глаза и стояла неподвижно, чем явно радовала шамана. Ча тогда подумал, что она, должно быть, старше, чем ему показалось на первый взгляд. Она была высокой, гибкой и красивой. Северянка…

Вторая жена его отца, великого вождя Ран-су, тоже была белокожей. Ее светлые волосы, стянутые в два тугих хвоста, спускались до талии. Ингрид, так ее звали. Она была молчаливой и постоянно опускала глаза, но к Ча всегда была добра, даже когда отец гневался. У Ингрид для него всегда был заготовлен гостинец: то сушеный финик, то кусок свежей лепешки, обильно политой медом, то мясная подлива, которую Ингрид готовила по своему северному рецепту. Когда Ча подходил и, насупившись, принимал дар, Ингрид улыбалась, и улыбка ее была подобна вечерней звезде.

Девочка ничем не походила на Ингрид. Она была молчаливой, хмурой, а взгляд ее, острый и резкий, казалось, мог перерезать человека пополам. К жалости своей Ча не мог не признать: взгляды не умеют резать.

Но однажды девочка притащила в подоле платья кусок брусничного пирога, завернутого в бумагу, и, осторожно просунув его сквозь прутья клетки Ча, строго велела:

– Ешь.

Это было первое слово, которое он от нее услышал.

Никогда еще Ча не ел такого вкусного лакомства. Увидев, что он оценил ее подношение, девочка кивнула и отвернулась, будто ничего сейчас не произошло. Но Ча-то знал: случилось. Что-то новое, неизведанное, но невероятно волнующее, отчего дыра в груди немного затянулась и стало легче дышать.

Ча закашлялся, спугнув воспоминания, и тут же увидел Лио, склонившуюся над ним.

– Тише, тише… – прошептала травница, стирая с его лица пот прохладной влажной тряпицей. Обернулась и сказала кому-то в дальнем углу комнаты: – Снова лихорадит.

– Принесу еще отвара, – ответили ей голосом Рыбы. Тихо отворилась и хлопнула дверь, видать, Рыба ушел, оставляя их с Лио наедине. Лицо девушки было усталым, под глазами пролегли темные круги. Видать, совсем не спала, возилась с Ча, щедро делясь силой. Ему стало стыдно, но новый приступ боли вытравил и стыд.

– Она… вернулась? – с надеждой спросил Ча и получил в ответ едва заметное качание головы.

– Вернется, – сказала Лио и почему-то отвела взгляд. – Скоро, вот увидишь.

Ча хотелось верить, что Лио не врет. Ведь только та девочка, что спасла его из когтей шамана, умела отвести боль, заполнить пустоту. Только она и никто другой.

Ча обещал себе, что дождется.

Роланд

В военный лагерь в нескольких милях от Башни Дозора они с Аланом прибыли, когда уже стемнело. Горели костры, отовсюду слышались довольные смешки усталых солдат – накануне утром войска его величества знатно продвинулись и отбросили силы противника далеко назад, заставив измученных походом степняков отступить далеко в негостеприимные земли Вдовьей Пустоши.