Осколки

Что я вообще помню? Как уехала из дома, бросила машину на стоянке, выкинула телефон, дошла до промзоны, а дальше темнота. Судя по тому, как голова гудит, меня по ней ударили.

Я пошевелилась. Руки скованные за спиной, кисти и плечи затекли, значит сижу я тут давно.

В супермена играть я не стала — выкрутиться из наручников можно только будучи каким-то подготовленным Рембо, но никак не моей. Зато я встала. По стенке, неловко, но встала и подошла к стене с щелью. Нет, высоко, не выглянешь, но тянет прохладой, совсем не городской. Я где-то в пригороде?

Обошла помещение, не нашла ничего заслуживающего внимания — трубы, горка битого кирпича внизу, тряпье какое-то. Опустившись на пол, по той же стене я принялась думать. На самом деле хотелось курить и пить, но ни то, ни другое мне пока не светит, поэтому думать. Если я живая и, относительно целая, значит убивать меня смысла нет. По крайней мере, я на это надеюсь. Либо Дима хочет поглумится перед моей смертью — на этой мысли меня пробрало холодом, либо хочет денег? Второй вариант мне нравится больше.

Серёжка… надеюсь, я все сделала правильно.

Скрипнула дверь и темноту разрезал луч фонарика. Шаги по бетонному полу. Я знаю кто пришел.

— Привет, — передо мной на корточках сидел Дима и мерзко ухмылялся, — скучала?

— Да пошел ты… — выдохнула я.

— Ты не меняешься. А я вот скучал. Особенно на зоне люто по тебе скучал. Показать, как?

— Псих. Зачем ты меня украл? — спросила я, пытаясь не показать ему, как мне страшно.

— Да банально — денег хочу. Сначала думал тебя убить, но пожалел — деньги мне нужнее. Тем более, что твой нынешний хахаль жадничать не станет, я уверен, да и Наташки нет больше, мне надо как-то устраиваться, а на богатого жениха девки лучше ведутся.

— И сколько? — страх прошёл, пока он не получит денег, меня не тронет. Слишком Дима корыстный.

— Я бы сказал миллион, но боюсь, твой дедушка столько не соберет. А ты герантофилка, оказывается, Сашенька. На дедушек тебя тянет. И как оно? Со старичком спать?

Я не реагировала. Он меня специально доводит.

— Милая, а он челюсть, на ночь, в стакан кладет?

— Дим, заткнись, а? Утомляешь.

Пощечина обожгла щеку.

— Не наглей! Здесь я главный, поняла?

Он резко поднял мое лицо за подбородок, заставляя смотреть на него.

— Поняла, я спросил?

— Пошел ты… — прошипела я, — Ублюдок!

Второй раз он ударил всерьез — кулаком. Во рту появился металлический привкус крови, а на глаза навернулись слезы. Но плакать при этом мудаке нельзя, совсем нельзя!

— Ну? — Дима навис надо мной и оскалился.

— Поняла, — через силу процедила я.

— Вот и молодец, всё же поддаешься воспитанию.

— Как ты Надю заставил себе помочь? — пока он треплется надо успеть побольше узнать. Пригодится.

— Я не заставлял, она сама, почти добровольно. Она со мной спала, Сашуль. Ты вообще ничего не замечала, что ль? Она сама меня соблазнила, между прочим. Она всю жизнь тебе завидует, а за Смирнова так вообще обиду затаила.

— Он-то тут причем.

— Он разве в тебя тайно не влюблен? А что ж тогда на Надюшу не повелся? Она-то девка-огонь!

— Может потому, что ему она не нравилась. Чушь какая-то.

— Чушь не чушь, а Надюша считает, что это ты его отговорила.

— А ты на это надавил, да?

— Нет, я пообещал, что расскажу тебе про наши постельные приключения и Надюша лишится кормушки.

— Так, значит?

— Конечно. Все максимально просто. Это ты все усложняешь всегда, душу ищешь, а люди примитивные и скучные.

— И ты?

— И я. Видишь, не убил тебя за идею, хотя мог — ты не представляешь сколько раз я тебя мог убить, Сашуль!

— Один раз даже чуть не убил.

— Ты про бомбу? Это Наташка, перемкнуло что-то в ее поехавшей головушке, потом пришлось от нее избавляться. А жаль.

— Ты вообще хоть кого-то любил, Дим? — спросила я, — Или у тебя все только средство?

— О, начались беседы за жизнь? Нет, Сашуль, тут я пас. Посиди пока, утром договорим.

Снова заскрипела дверь, это Дима ушел. Утром, значит? А который сейчас час? Из щели тянет прохладой, значит за полночь?

Кое как устроившись у стены, я закрыла глаза. Вряд ли усну, конечно, но что мне еще делать? Паниковать? Я это уже делаю. Ходить из угла в угол со скованными руками неудобно и даже больно, потому что метал кое где натер кожу на запястьях.

Завтра. Он завтра что-то планирует? Звонок? Обмен? Знать бы.

Я все-таки задремала. И даже увидела сон. Чудной.

Коридор. Панели, выкрашенные зелёной подъездной краской, облупившаяся побелка и двери. Много разных деревянных дверей, но все они старые, потрескавшиеся. Кое где краска облупилась и из-под нее проступил прошлый слой другого цвета. Я толкнула ближайшую к себе дверь и увидела кухню Сережиной квартиры. Все там было как вчера — и открытое окно с занавеской и чашка на углу стола и пепельница на подоконнике. Сергей сидел за столом, когда я толкнула дверь и оказалась на кухне, поднял на меня глаза и сказал:

— Ты дождись, моя хорошая. Я ненадолго совсем.

— Серёж, откуда тебя дождаться?

— Дождись. Обещаешь?

— Конечно, только…

Картинка исчезла. Вместо нее появился металлический скрежет открывающейся двери.

— Скучала?