— Оттуда вот и знаю. Выпить вам здесь дадут — если вы для этого сюда пришли, — а насчет искусства… Акосуа Рассел устраивает эти представления, чтобы выколотить из американцев деньги — и только для себя. Можете проверить. Пусть Онипа волочет сюда свои творения и читает хоть до утра. Рассел объяснит американским доброхотам, что это она научила его писать. Или по крайней мере что она его поддерживала и вдохновляла — да что угодно, лишь бы получить деньги для продолжения ее гуманной деятельности. Она кого хочешь оплетет, эта красотка.
Вскоре вернулся Боатенг — с рукописью и пивной кружкой, в которую он налил себе чуть ли не полбутылки виски. Окран спросил его, будет ли он сегодня читать, и, когда Боатенг, на секунду замявшись, ответил, что будет, насмешливо сказал:
— Акосуа Рассел, наверно, очень тебя любит — ведь ты ей здорово помогаешь.
У Боатенга поджались губы, но вместо ответа он спросил у Окрана, кто такой доктор Берд. Окран что-то сказал, и Хуана уловила несколько слов — деньги… мошенничество… делишки. К столу с напитками, поодиночке или группами, подходили гости, наполняли бокалы и рассаживались по местам.
Акосуа Рассел — она уже снова была на сцене — опять пошепталась с обоими мужчинами, потом поднялась из-за стола и, застыв в царственной позе, подождала, когда прекратятся разговоры. Через несколько минут все замолчали.
— По просьбе присутствующих, — сказала она, торжественно выкладывая на стол маленькую книжицу, — мы откроем наше чтение моей поэмой.
— Поэмой? — изумленно прошептал Баако.
— Ты не ослышался, — подтвердил Окран.
— Эпическая поэма, — провозгласила со сцены Акосуа Рассел. — Приход светозарного Нового Века в древнее селение Амосема-у-перекрестка. — Она устремила взор куда-то вдаль, выдержала паузу и начала:
Акосуа Рассел, стройная, улыбающаяся, подтянутая, застыла на сцене, уверенно дожидаясь оваций.
— Я все думаю: когда же ей придется изобрести что-нибудь новенькое? — сказал Окран. — За восемь лет, со дня открытия этой лавочки, она ничего не изменила. — Покачивая головой, он смотрел на сцену.
— Не скажите, тогда ее лицо вдохновенно озарялось цветными юпитерами, — заметил Боатенг.
— Помню, помню, — ответил Окран. — Успех был грандиозный.
Голос, льющийся со сцены, заглушил их беседу: