Осколки

— Черт, и что это значит? — мой голос заметно охрип. Знаете, когда вот так вот лежишь рядом с тем, кто хочет тебя убить, подавленный страх проявляется с удвоенной силой. Сколько не говори, а он никогда никуда не девается.

Йен постучал пальцем по подоконнику, откинулся на спинку стула.

— У меня, можно сказать, набор, — пробормотал он и показал мне свой окровавленный костяной нож.

Оружие я заметила только спустя пять минут, все это время жадно всматриваясь в его лицо. Йен ничуть не изменился, только шрамы с его лица куда-то пропали, а глаза приобрели жуткий безумный блеск, изредка горя желтизной в тени, что выдавало в нем Волка.

Честно, я хотела его ненавидеть, но теперь у меня этого не получалось. Не знаю, почему…

— Ты ее убил?

— Да.

— Почему?

В его руках оказалась моя — вернее, его — железная флага. Откупорив ее, Йен пару раз глотнул пахучей жидкости и поморщился.

— М-да, девчонка, ну у тебя и вкус, — он вздохнул. — А Ева… Ее, к сожалению, уже спасти не удалось. Она полностью попала под влияние той твари, что обитала в знакомом нам склепе, и уже не была собой. Сама виновата, дура. Говори же, разнеси ты к чертям эту долбаную махину!

— Погоди, я не понимаю. Это был демон, так? Но какой?

Йен оскалился.

— Нихрена ты ничему не научилась, девчонка!

— Спасибо. Ты будешь рад узнать, что эта сволочь в черном меня крупно подставила. Твое завещание, черт возьми, вдруг оказалось недействительным, а учителя, которого он обещал мне подобрать, так и не наплыло!

— О, я наслышан о твоих веселеньких приключениях, девчонка. Насчет завещания можешь не беспокоиться, в конце концов, я вполне себе живехонек. А Ургротные Клети — просто услада для моих ушей.

— Откуда? — выдохнула я.

— А, Морис проболтался. Он, знаешь ли, любит болтать попусту, а перед смертью пел как соловей. Такую речь задвинул, ух!

— Перед смертью?

Нет, вы не подумайте. Одна новость о том, что этот дебил и урод мертв, заставляла меня верить в богов, так что я была несказанно рада. К сожалению, вот и моя песенка спета, раз Йен сидит рядом. Только на кой черт он меня штопал, если все равно собирается убить?

— Застрели сам себя, — отмахнулся Йен. — Он всегда был той еще сволочью, а сдох как полный трус, не зацикливайся на этом. А это, — проводник тряхнул флягой, — я возвращаю себе. Надеюсь, ты не против? Хотя кто тебя спрашивает!

Я прикусила язык.

— Мне жаль. Ну, твою сестру.

— Фигня вопрос. Мне же не жаль.

Я покачала головой. Даже после смерти кое-кто все равно не меняется. Но я же вижу: его глаза сейчас мне откровенно врут.

— Так что насчет нежити из подземелья?

Йен пожал плечами.

— Лярва, девчонка, лярва.

Для справки: лярва — оживший трупак мертвой женщины, которая, как я уже говорила, при жизни была той еще стервой и умерла ничуть не лучше. Она вселяется в других девушек и сводит их с ума. Некоторых убивает сразу — с помощью страха, как чуть не случилось со мной, — а других берет под контроль и управляет ими долгие годы, пока не наиграется.

Эта лярва появилась, как я думаю, из той черноволосой женщины (кажется, Йен назвал ее Мирандой), что была изображена на картине.

— Эта Миранда — прошлая герцогиня этого замка, так ведь?

Йен ухмыльнулся.

— Да ты растешь в моих глаза, девчонка! Правда, до уровня «выше плинтуса» тебе еще как верблюду до луны, но ты права. Миранда Хансен — мать покойного графа, погибшего муженька Евы, который тоже скопытился не своей смертью.

— Упырь? — тот, который цапнул меня в шею выглядел вполне себе живехоньким.

— Верно, Холхост тебя побери, — он утвердительно кивнул. — Та еще зараза. Впрочем, это подтверждает то, кем он стал после своей счастливой кончины. Счастливой, конечно же, для мира в целом, а не для него самого. Думаю, перед смертью он даже всплакнул.

Теперь все ясно. Миранда хотела и после гибели управлять замком, поэтому наложила чары на Еву. А от меня хотела избавиться как от надоедливой мошкары. Чудо, были-и-ин!

Йен снова принюхался и как-то уж слишком обеспокоенно глянул в мою сторону.

— Как ты ее убил?

— О, это не сложно. Надо просто не быть бабой — что в твоем случае просто невозможно, — и уметь чесать языком. У них на старости лет мозги вообще заплывают, и парой комплиментов их «красоте» легко можно разоружить любую лярву, если ей больше хотя бы пяти лет. А дальше как хочешь: можешь сердце вырвать, а можешь серебром и солью добить, только это сложнее.

— Короче, мне от нее избавиться не светило…

— Правильно. Поэтому-то тебя и послали. Вроде как погибла на производстве, никаких вопросов!

Осмелев, я села на кровати и протянула к нему руку.

— Эй, ты чего? — Йен испуганно отсел дальше, скрывшись в тени.

— Руку покажи.

— На.

— Правую!

— Хм, — он замялся. — Тебе зачем? Рука как рука, ничего особенного. Пальцы только кривые — одна беда, да и ногти шелушатся. Мне-то плевать, но неприятно как-то…

— Йен!

Он вздрогнул. Не знаю, почему, но он поддался. Я и сама удивилась.