Осколки

Наверное, настроение у меня должно было быть ни к черту, все-таки очередная годовщина смерти мамы, однако со временем все забывается. Я все еще видела в кошмарах тот день и по-прежнему до жути боялась Волков, но та новость, что папа вновь собирается жениться, меня даже обрадовала: будет больше времени на себя, да и отец, может быть, очнется после долгого сна.

Я мирно шла домой из лавки пекаря на седьмом переулке, скопив-таки немного денег на приличный праздничный пирог, который собиралась разделить с моими подружками из Глинок, и с улыбкой представляла их удивленные лица, как вдруг услышала позади легкие шаркающие шаги.

Их было четверо. Еще мальчишки, на два-три года старше меня. Лица они прикрыли глубокими капюшонами, но одного я все-таки сразу же узнала — трудно не заметить у человека два глаза абсолютно разных цветов. Фальрик — приемный сынок тогдашнего бургомистра, славившийся на весь город своим больным воображением и душевным уродством. Говорят, в свои шестнадцать он уже погубил двух мужчин и одну женщину, но доказать этого никто не смог. Ну, конечно, никому лишние проблемы с властью совсем не нужны, а семьи… А что семьи? Погорюют, погорюют, а им еще и деньги за это приплатят — будут молчать.

Не успела я повернуться обратно, как один из них — высокий и худой как спичка — прошмыгнул мимо меня и загородил мне путь к отступлению.

Я хотела закричать. В конце концов, не трудно догадаться, зачем они явились, а на улице все-таки еще стоял ясный день, да и прохожих было просто немерено. Я видела, как бурный поток людей проскальзывал в маленькой щели между домами, до которой было рукой подать. Но во рту тут же очутился самодельный кляп из скрученных кусков старой, пропахшей оружейным маслом холщовой ткани.

Они прижали меня к холодной кирпичной стене высокого постоялого двора. Один держал сзади за волосы, намотанные на его кулак, и больно оттягивал голову вниз, так что я едва могла видеть нападавших. Другой, злобно ухмыляясь, стоял в сторонке и ждал своей очереди, а Фальрик, подойдя вплотную, водил по моей шее холодным стальным стилетом, оставляя на коже неглубокие кровавые порезы.

— Рыжая, — сквозь слезы я едва могла слышать его глухой утробный голос. — Люблю рыжих.

* * *

— Что здесь творится? — шепнула я Белке, едва разглядев копну ее растрепанных льняных волос в общей суматохе.

— Ольха! — та радостно повисла на моей шее и чмокнула в щеку. — С днем рождения! А я тебя с утра искала, все никак найти не могла, ты где была, а?

— Гуляла, — хмуро отозвалась я и покосилась в сторону центра городской площади.

Там на круглом деревянном помосте стоял старик. На вид ему было лет шестьдесят. Спина его сгорбилась, плечи поникли, а полуслепые прищуренные глаза все пытались разобрать что-то на небольшом кусочке пожелтевшего пергамента, что он держал в сухоньких дрожащих руках, но голос звучал твердо и громко — к сожалению, не так, чтобы до меня хоть отдаленно дошел смысл его слов.

— Ага, гуляла, как же, — подмигнула мне Белка. — Шестнадцать уже стукнуло, нашла уже кого, небось, а с подругами не делишься. Не хорошо, Ольха, колись уже, кого себе присмотрела?

— Иди ты, — беззлобно отозвалась я. — Самой уже семнадцать, а все ждет чего-то. Смотри: останешься старой девой, да и помрешь в одиночестве среди десятка кошек.

— Ну, мне это уж точно не светит, в отличие от некоторых.

Я вздохнула. В этом она права: Белка была самой красивой из всех местных девушек, которых я только видела, и мастерицей она тоже была на все руки — этого уж точно хватит, чтобы захомутать какого-нибудь богатенького мужичка из столицы и жить в достатке до конца своих дней. Конечно, если он не подохнет раньше от ее скверного характера.

— Кстати, — продолжила тараторить она, — в «Улиции» сегодня будет шумно. Какая-то орава солдатиков из Провицы решила закатить гулянку, они проставляются, вот только, боюсь, места-то не всем хватит, каждый на халяву покутить охоч. Надо прям щас идти. Ты с нами?

— Нет уж, спасибо. Забыла, что случилось в прошлый раз?

Белка хмыкнула и улыбнулась.

— Такое забудешь. На первой до сих пор обгоревшие деревяшки соскребают со стен, а на статуе Райны на второй еще красуются бараньи рога!

— Вот именно, — я кивнула и снова прислушалась к клирику в мешковатой серой робе, обернутой на поясе темно-зеленым тканевым поясом. — Пошли, подойдем поближе.

Прежде чем она открыла рот, чтобы возразить, я схватила ее за локоть и уже уверенно тянула вперед, расталкивая народ локтями.

Мне было действительно интересно. Столько народа на площади не собиралось еще со времен казни прежнего бургомистра, когда его всем городом сжигали живьем на костре, а потом еще полтора месяца поминали, причем исключительно хорошими словами. Что поделать, о покойниках плохо не говорят.

— Ольха! Ай, сволочь, уйди ты с дороги! — похоже, кто-то все-таки наступил ей на ногу. — Ольха, кому говорю, остановись! Там дальше и блоха не проскочит, куда уж нам. Раздавят ведь, раздавят, как Фомку в прошлом году!

Я притормозила. Чего-чего, а Белка убеждать умела.