Осколки

Я понятия не имел, что подарить на день рождения дочке каких-нибудь миллионеров — так что пришлось напрячь кредитку и купить дюжину белых роз на длинных стеблях. В восемь часов я ехал по Дюн-роуд, разглядывая особняки и иномарки стоимостью в добрых девяносто тысяч долларов, выстроившиеся вдоль вымощенных импортным булыжником подъездных дорожек длиной в четверть мили. Я с болью осознавал, что черный костюм, белая рубашка и темно-серый галстук делали меня больше похожим здесь на прислугу, чем на раскованного парня, готового весело провести время.

Дом Хартфордов явно выходил за рамки моих фантазий о «когда-нибудь у меня…». Он отдавал величием древнеперсидского разлива — с его видом на океан и крышей из стекла. Я бы не слишком удивился, увидав танкер «Экзон Мобил[6]» на якоре у причала внизу или Бен-Гура, проносящегося мимо на своих восьми белых скакунах. От этого особняка веяло достатком и великолепием. От меня же пахло «Олд Спайс».

Стыд подступал все сильнее. Подходя к дому, я старался не показывать, что сильно нервничаю, но с треском провалился; я несколько раз перекладывал букет из руки в руку и вытирал мокрые ладони о штанины. Сьюзен встретила меня у двери, и что-то в глубоких кавернах сознания встало на дыбы. Неужто она взаправду ждала меня тут?

— Выглядишь потрясающе, — сказала она.

Я пробормотал что-то невразумительное; юная леди, бывшая милой и прелестной в своей собственной не пугающей манере там, у маяка, теперь предстала предо мной такой же внушающей благоговейный трепет и эротичной, как всяческая лихорадочная фантазия, какую только мог породить мой кладезь воображения. Сьюзен посоветовала мне одеться небрежно, но сама была в черном бальном платье с высоким воротником, открывавшем лишь ее бледные, как у фарфоровой куклы, руки; и все же, выряженная таким образом, она смотрелась сексуальнее, чем если бы на ней были одни стринги и масло для загара. Да она и сама это понимала. Она идеально подходила этому безмерно дорогому дому.

Я протянул розы прямо перед собой, как застенчивый ребенок на первом свидании протягивает букетик. Мне удалось кое-как вымолвить:

— А ты… ты просто очаровательна.

«Очаровательна» — вот какое слово полагается использовать писателю. В любое иное время оно прозвучало бы фальшиво, глупо или безнадежно старомодно — но здесь, на этой фешенебельной веранде, когда девушка глядела на меня так же, как тогда, на пляже, и черты ее лица все еще скрывали для меня ночные тени, я только и мог сказать: «очаровательна». Ну и повтор вчерашнего — «с днем рождения».

— Спасибо тебе, Натаниэль. — Она взяла букет и поднесла его к своему лицу, вдыхая аромат, в то время как я продолжал на нее смотреть. Почти печально она сказала:

— Ты такой заботливый. — Она взяла меня за руку и повела внутрь, и окружающий меня мир — в тот же миг, после первого шага и в течение второго, — превратился из чего-то ошеломляющего и сияющего в некие края чуть южнее Содома и Гоморры.

Большинство ее друзей, похоже, доверились ее слову — пришли такими, какие они есть, и вели себя естественно. Моим глазам предстали далеко не сливки высшего общества — я приметил пару-тройку парней байкерского вида, явно в подпитии, фехтовавших между собой на шампурах с кусочками шашлыка.

Однажды, выпив с Джеком, мы вышли из бара и обнаружили, что кто-то растоптал лобовое стекло моей машины и раздавил капот; следы парня были видны на облупившейся краске. В дальнем конце парковки какой-то мужчина показал мне средний палец, запрыгнул в красный грузовик и рванул оттуда. Я вернулся в бар и спросил, знает ли кто-либо чувака, который носит рабочие ботинки и ездит на красном пикапе. Куча людей выкрикнула его имя, потому что пьяницы не думают о последствиях, они любят поболтать. Я проследил за парнем до его дома, проколол ему шины и разбил лобовое стекло. Я бы все отдал, чтобы увидеть выражение его лица, когда он поймет, что поэтическое правосудие настигло его.

Так вот, тот парень в рабочих ботинках был здесь, потягивая кружку эля в углу с огненноволосой женщиной, грудь которой полностью не влезала в футболку. Две девушки в мини-юбках лапали друг друга на диване. Мужчина с тату в виде паутины, тянувшейся через шею и заползающей вверх по левой щеке, ел икру и посасывал бутылку шампанского; он смеялся сам с собой, сидя в гордом одиночестве, и с его губ слетали капельки слюны.

Вонь тут стояла невыносимая, и я с трудом удержался от рвотного позыва. Сьюзен провела меня через комнату. Клубы дыма висели в воздухе, как серые воздушные шары. Резкий запах дорогих духов смешивался с марихуаной, подгоревшим мясом и белыми розами. Громкие, неразборчивые голоса перекрывали музыку. Прохладные, направляющие персты Сьюзен легли мне на запястье.