Осколки

Киноварной россыпью куст калины,

И шиповник ярко ал,

И сверкает, как коралл,

Облетевшей свидины, прутик длинный.

Так прекрасно за стеклом,

Словно веет холодком…

А на улице опять тридцать с хвостиком,

И с Европы стаи птиц…

Лишь на стенке яркий блиц,

Прошлой жизни, в тонкой рамке, под гвоздиком.

***

«Стакан наполовину пуст»,

Иль «полон он наполовину»,

Вы загляните в середину,

Под бряцанье словесных бус.

Там ничего от вас не скрыто,

Велеречивостью других:

Во-первых – что в него налито,

А сколько – только, во-вторых.

Но главное всегда в деталях:

Где… что вокруг нас… и когда…

Коль за столом вы тост подняли,

Разочарует вас вода.

Но, когда жажда одолеет,

И солнцем даже воздух пьян,

Глоток воды куда милее,

Чем полный коньяка стакан.

Когда ж питьё тиранит вкус,

И смысл иначе истолкован:

Стакан наполовину пуст,

Оптимистичнее, чем полон)).

«Стакан наполовину пуст»,

Иль «полон он наполовину»,

Вы загляните в середину,

Под бряцанье словесных бус.

Не дайте подловить себя

Красивым построеньем фраз,

Увлёкшись, словно бы дитя

Сверканием стеклянных страз.

***

За желанье познать эмоции,

Бытия примерить наряды,

Нас послали брести без лоции

И страстей опоили ядом.

Подсадили к нам искусителя,

Чтоб проверить благонадёжность,

А затем распяли спасителя,

Чтоб не тратил сил на ничтожность.

Задувают сердечные факелы,

Нашу жизнь, словно нить, обрывая…

А быть может мы – падшие ангелы,

Что низвергнуты были из рая?!

Нам от этого сумасшествия

В голове мозги помутило,

Мы теперь ждём второго пришествия…

Будто первого не хватило…

***

Цыганка, бёдрами крутя,

Разматывает нить событий…

И зрители, забыв о быте,

В бездонность глаз её глядят.

Там, за космическою мглой,

Поддавшись то страстям, то лени,

Бредут десятки поколений

С гитарой, картами, сумой…

По весям и по городам,

Пересекая нить границ,

Подобно стаям лёгких птиц,

Бросая весь ненужный хлам.

И манится пуститься в пляс,

Раскованно, самозабвенно…

И чудится – во всей Вселенной

Не отыскать свободней вас…

Цыганка, возвратясь домой,

За телефон опять возьмётся,

Мольбою страстною прольётся:

«Вернись ко мне, любимый мой!

Вернись! Верни моих детей,

Так тяжко жить им не годится,

Они б могли пойти учиться

И быть не хуже всех людей…»

В ответ гудки… гудки… гудки…

Она – предательница рода,

Изгойка своего народа,

Ей не подаст никто руки.

Вернуться?! – До смерти забьют,

Или, специально, покалечат,

Чтоб зарабатывалось легче,

Калекам чаще подают…

Быт неустроенный и грязь,

День в день борьба за пропитанье…

Как жаль детей, их воспитанье –

Пристрастье к кражам и боязнь…

Жизнь, разлетевшаяся в прах…

За что так беспощадна доля?!

Цыганка, шаль свою мусоля,

Заснула, за полночь, в слезах.

А утром, сделав макияж,

Надвинув на лицо беспечность,

Даст интервью про человечность

Цыганской жизни, и вояж,

Как знак свободы, благодать,

Желанье новое увидеть…

Чтоб в одиночестве, в обиде,

Опять молиться и рыдать…

***

Простите всех, и пусть простится вам,

Уйдут проблемы, отпылят обиды,

С Души слетит, как мишура, весь спам,

И добрые в неё войдут флюиды…

Переберите дни, как семена,

На сторону весь мусор соберите…

Не важно: кто был прав, и чья вина…

Простите всех, и всех простить просите.

Закат падёт и тени спрячет в тень.

Душа замрёт, сосудом ожиданья.

Пространство всё заполнит Судный День,

И искренность проверит покаянья!

***

Как измельчала тема:

«Писать иль не писать?!»

Не та уже проблема,

Хоть графоманов – рать.

И пишут то пристойно:

Ритм, рифма и сюжет…

Серьёзно… И фривольно…

А магнетизма нет.

И шлейф осенний – рыжий,

И кружевом вода…

А вот «не едут лыжи» …

Да, впрочем, ерунда.

Мгновенья облетают,

И рвут событий нить…

Не мы, за нас решают:

Нам «быть или не быть».

И что нам остаётся?! –

Природа и тоска…

Так пусть же песня льётся,

Пока ещё… пока…

***

Не бабочки мы, даже и не птицы,

Так что же на Земле нам не сидится?!

Бессильны, и в бессилии и в силе,

Мы облака металлами месили,

Сквозь них, как в бочках с крыльями, летели,

И падали на землю, как метели,

Врезаясь в небо бренными телами,

В последнем ужасе, происходящем с нами.

Всё быт стирает быстрыми годами,

Но, высоко летя над городами,

О нас вы помолитесь и, быть может,

Судьба вам пережить полёт поможет,

И выжить, и удачно приземлиться…

Вы только не забудьте помолиться,

Пусть и не за отдельного кого-то,

За всех, кто не вернулся из полёта.

***

Влюбилась муха в мужика,

Летит к нему издалека,

Ласкаясь нежно каждый раз,

Едва его завидит.

А он, вот чёрствая Душа,

Не понимает ни шиша,

Не про него, как видно, сказ,

Что «мухи не обидит».

Она жужжит и так и сяк,

О том, что чувства – не пустяк,

И ничего важней любви

На Свете не бывает…

А он кричит: «Достала?! Да?!

А ну бегите все сюда!

Быстрей! Хватай её! Лови!

100 грамм всем, кто поймает…»

Ему бы, дураку понять,

Что стоило б поцеловать,

И стала бы она тогда

Премудрою девицей,

Всех удивляла б красотой,

Исполнила б каприз любой,

Не споря, с помощью перста,

Иль нежною десницей.

Ну да мужик и есть – мужик,

Он верить в сказки не привык,

А тут, как раз, пришла зима,

Уснула наша муха.

А он ждал этого давно,

Схватил её, и за окно,

Туда, где снега кутерьма

Мороз и голодуха.

Никто её не подобрал,

В ларец хрустальный не поклал,

Пропала муха без следа,

Таков её удел…

А он остался бобылём,

Любовь к нему стучалась в дом