Осколки чести

ГЛАВА 13

— Ну вот, — жизнерадостно объявила доктор Мехта на следующий день, устанавливая свой ящичек на столе в квартире Нейсмитов, — это совершенно безвредный метод мониторинга. Вы ничего не почувствуете, и прибор вам ничем не повредит — только покажет мне, какие темы важны для вашего подсознания. — Она прервалась для того, чтобы проглотить какую-то капсулу, пояснив: — Аллергия. Прошу меня простить. Считайте этот прибор эмоциональным геологоразведывательным инструментом: он выявит, где прячется источник переживаний.

— И скажет вам, где бурить скважину, да?

— Именно. Не возражаете, если я закурю?

— Пожалуйста.

Мехта зажгла ароматическую сигарету и небрежно положила ее на край пепельницы, которую принесла с собой. Едкий дым заструился в сторону Корделии и заставил ее поморщиться. Странный порок для врача… Что ж, у всех свои слабости. Она покосилась на прибор, стараясь подавить раздражение.

— Итак, в качестве точки отсчета, — сказала Мехта. — Июль.

— Я должна ответить «август» или что-нибудь в этом роде?

— Нет, это не тест на свободные ассоциации — машина сама сделает всю работу. Но если хотите, можете говорить вслух.

— Ладно.

— Двенадцать.

«Апостолов, — подумала Корделия. — Яиц. Дней рождественских праздников…»

— Смерть.

«Рождение, — подумала Корделия. — Эти барраярские аристократы все возлагают на детей. Имя, собственность, культуру, даже управление страной. Тяжкая ноша — неудивительно, что дети гнутся и корежатся под ее весом.

— Рождение.

«Смерть, — подумала Корделия. — Человек, не имеющий сына, там все равно что ходячий призрак, не участвующий в их будущем. А когда их правительство терпит поражение, они расплачиваются жизнями своих детей. Пятью тысячами».

Мехта передвинула пепельницу чуть левее. Так не стало лучше; даже наоборот.

— Секс.

«Вряд ли — я здесь, а он там…»

— Семнадцать.

«Емкостей, — подумала Корделия. — Интересно, как там поживают эти несчастные крошечные эмбриончики?»

Доктор Мехта озадаченно нахмурилась на показания своего прибора.

— Семнадцать? — повторила она.

«Восемнадцать», — твердо подумала Корделия. Доктор Мехта сделала пометку в своих записях.

— Адмирал Форратьер.

«Бедная зарезанная жаба. Знаешь, я верю, что ты говорил правду: ты должен был когда-то любить Эйрела, чтобы так его возненавидеть. Интересно, что от тебе сделал? Скорее всего, отверг тебя. Эту боль я могу понять. Возможно, между нами все же есть нечто общее…»

Мехта подкрутила другой регулятор, снова нахмурилась, повернула обратно.

— Адмирал Форкосиган.

«Ах, любимый, будем верны друг другу…» Борясь с усталостью, Корделия попыталась сосредоточиться на голубом мундире Мехты. Да, если она начнет бурить здесь свою скважину, у нее просто гейзер забьет… Скорее всего, она уже знает об этом — вон опять кинулась что-то записывать…

Мехта бросила взгляд на хронометр и подалась вперед с возросшим вниманием:

— Давайте поговорим об адмирале Форкосигане.

«Давайте не будем», — подумала Корделия.

— А что?

— Вы не знаете, он много работает с разведкой?

— Не думаю. Кажется, в основном он занимается тактическим планированием в генштабе, если только… если только его не посылают в патрулирование.

— Мясник Комарра.

— Это гнусная ложь, — не задумываясь, брякнула Корделия и сразу же пожалела об этом.

— Кто это вам сказал? — спросила Мехта.

— Он сам.

— Он сам. Ага.

«Ты у меня еще получишь за это «ага»… нет. Сотрудничество. Спокойствие. Я совершенно спокойна… Скорей бы уж она докурила или затушила эту штуку. От дыма глаза щиплет».

— Какие доказательства он вам предоставил?

«Никаких», — только сейчас сообразила Корделия.

— Наверное, свое слово. Слово чести.

— Довольно-таки эфемерное подтверждение. — Она сделала еще одну пометку. — И вы поверили ему?

— Да.

— Почему?

— Это… согласовалось с впечатлением, сложившемся после знакомства с ним.

— Кажется, вы целых шесть дней находились у него в плену во время той экспедиции?

— Совершенно верно.

Мехта рассеянно постучала по столу световым пером и задумчиво хмыкнула, глядя сквозь Корделию.

— Похоже, вы твердо убеждены в правдивости этого Форкосиган. Вы не допускаете мысли, что он когда-либо лгал вам?

— Ну… да, в конце концов, я же вражеский офицер.

— И все же вы безоговорочно верите его утверждениям.

Корделия попыталась объяснить:

— Для барраярца клятва — нечто большее, чем просто смутное обещание, по крайней мере для людей старого типа. Господи, да у них даже все правление на этом основано: клятвы верности и все такое прочее.

Мехта беззвучно присвистнула:

— Так вы уже одобряете их форму правления?

Корделия неловко поерзала.

— Ну, не то что бы… Я просто начинаю немного понимать ее, вот и все. Должно быть, это очень сложный механизм.

— Так по поводу этого «слова чести»… Вы верите, что он никогда не нарушает его?

— Ну…

— Значит, нарушает.

— Да, я была тому свидетельницей. Но это далось ему дорогой ценой.

— Значит, он нарушает клятвы за определенную плату.

— Не за плату. Я сказала «дорогой ценой».

— Не улавливаю разницы.

— «Плата» — это когда вы что-то получаете. «Цена» — когда что-то теряете. Там, при Эскобаре, он потерял… многое.