Читаем Осколки детства полностью

Но такая книга сегодня нужна. Она как горькое лекарство, которое приближает выздоровление. Она кричит о чем-то главном в человеке. О сострадании.

Галина Щекина,член Союза российских писателей


Осколки детства


Максимка

Белый снег разлетался хлопьями, и ветер уносил его куда-то вдаль. Максимка шагал по улице, и слезы большими горошинами скользили по его лицу. Маленький, тоненький, с черными, как смоль, глазами и длинными ресницами, он смотрел на расходившихся с кладбища людей. Папка умер. Папка! Максимка остался один. В свои одиннадцать он познал, что такое одиночество и смерть.

Его мать умерла при родах, всю жизнь Максимку воспитывал отец. И вот теперь и он покинул сынишку. Хорошо хоть тетка еще осталась. Она-то уж не бросит парнишку. Любава – женщина с сильным характером. Именно она ухаживала за братом Юрием, когда тот слег от рака. Он не ел несколько дней. Потом перестал пить. «Скорая» уже не ездила на их вызовы, и ей пришлось самой научиться делать уколы. Максимкин отец стойко переносил свои мучения и даже не стонал никогда. Он просто стискивал зубы и руки сжимал в кулаки. Вся боль выходила в натянутые жилы и напряженные мускулы.

Как-то к Любаве пришли гости. Они сидели на кухне и смеялись над каким-то анекдотом. Максимка прибежал с улицы весь взлохмаченный и раскрасневшийся от мороза. На шерстяных рейтузах его висели комочки снега. Он постучал носами валенок о порог, чтобы снег слетел и с них, и уже хотел проскользнуть к себе в комнату, как увидел в прихожей отца. Тот сидел на полу. Его ноги были согнуты в коленях и обхвачены руками, лицо выражало страдальческий вид, и маленькая пуговка соленой воды застыла в уголке его правого глаза. Он сидел один на ковровой дорожке в темной прихожей и слушал, как смеется его сестра, а сам в это время изнывал от дикой боли.

– Папка! Что с тобой? Тебе больно? – испуганно спросил Максимка.

– Да не-ет, – тихим, протяжным голосом отвечал ему отец.

– Давай я Любаву позову, она тебе поможет.

– Не надо, Максимушка, не зови. Я тут еще немножко посижу и встану, – убеждал Юрий маленького сынишку.

– Я тогда рядом с тобой посижу, – Максимка сел напротив отца и не мог понять, что такое с ним происходит. Глядя на сына, Юрий прослезился и попросил сына подойти к нему. Максимка, заметив слезы отца, расплакался и упал в объятия своего любимого папки.

– Что с тобой? Скажи мне! Ведь ты не умрешь?

– Нет, мой дорогой, не умру…

– Никогда-никогда?

– Никогда-никогда.

Максимка успокаивался. Отец нашел в себе силы. Ухватившись за стену, он кое-как приподнялся и медленными шагами отправился на свою постель. Подружки Любавы подзывали его: «Юрик, иди к нам! Выпей водочки»! Папка лежал и не отвечал на их возгласы. А потом удивил всех – показался в кухонных дверях и бойко кинул: «А наливай!» Ему налили. Целую. Он выпил, но закусывать не стал. Все переглянулись.

– Еще, – громко проговорил Максимкин отец. Отговаривать не стали. Одним глотком осушил он рюмку горькой и поставил ее на стол.

«Еще?» – спросила Любава, вопросительно смотря на брата.

– Всё, больше не буду, ответил тот.

Юрий ушел в комнату и больше в этот день не вставал. Вечером к Любаве пришла знакомая медсестра, которая обещала осмотреть брата. Максимка сидел рядом с отцом и смотрел телевизор. Когда шли мультфильмы, он сидел, раскрыв рот, и ничто его не могло отвлечь от их просмотра. Но только не в этот раз. Нахохлившись, как воробей, Максимка одним глазом поглядывал на экран старого «Шарпа», а другим следил за тем, что происходило вокруг его отца. Медсестра оглядела его тугой живот и зачем-то откинула одеяло с папиных ног. Все они покрывались синяками разных размеров.

«Любава, готовься, – прошептала тетка в белом халате. – Надо бы Максимку куда-нибудь отправить. У Юры уж трупные пятна пошли…»

– Максима, к тебе тут Вовка заходил. Звал тебя в гости… – мгновенно придумала Любава.

– Да? А давно? – оживился Максимка.

– Да нет… не очень.

– Тогда я к нему побегу!

– Хорошо. Только у папы разрешения спроси сначала!

– Ладно, – сказал мальчишка и подошел к кровати отца. Тот лежал и смотрел в какое-то отдаленное пространство.

– Па…

– Что, сыночек?

– Па, можно я к Вовке сгоняю? Тут недалеко…

Максимкин отец еле шевелил губами, но, улыбаясь и как-то по-особому разглядывая сына, сказал: «Иди».

Максимка подбежал к Любаве и радостно воскликнул: «Отпустил!»

Входная дверь хлопнула, все вздохнули с облегчением.

Парнишка в шапке-ушанке и рыжей куртке бежал по тротуару к другу. Его дом находился в одном квартале от Вовки. Расстояние преодолел быстро, и теплой рукой, спрятанной в варежку, он постучал в дверь. Долго не открывали. Тогда Максимка встал на цыпочки и позвонил в звонок. Заиграла знакомая мелодия, послышались чьи-то шаги, и в открытой двери появился Вовка.

– Макс! Здорово! Я тебя давно жду! Заходи – сейчас в стрелялки играть будем. Мне новую игру купили. Раздевайся, проходи.

Максимка стянул с себя шапку, куртку и валенки. Неторопливо прошел в комнату и сел на диван.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза