Осколки клана, том 2

Выбравшись из заброшенного дома и парой сильных ударов шишкой на рукояти меча вогнав на место удерживавшие фанеру ржавые гвозди, я быстро направился к входу в канализацию, из-за прикрывающей решётки которого так же валили клубы пара. Не знаю почему, но внутри было довольно таки тепло, а местами даже жарко, пусть в каналах и плавали нерастаявшие льдинки. И этим, пользовались многочисленные бездомные и бродяжки, презрительно именуемые в народе «бомжами». Грязные, оборванные, заросшие и вонючие мужчины, женщины и дети спасались здесь от зимних морозов, буквально оккупировав залы и тоннели расположенные неподалёку от входа.

Соваться глубже люди судя по всему просто боялись, зато здесь у них на всю зиму было обустроено своё маленькое тёплое царство в котором они жили, спали, тут же ели и пили, делали детей и никого особо не стесняясь, прямо в каналы справляли большую и маленькую нужду. Кто-то кого-то счастливо насиловал в тёмном закутке, куда проникал разве что только взгляд моих напитанных живицей глаз. Чуть дальше, рядом с играющими в бабки мальчишками, бросавшими кости при свете самодельной спиртовки из колотой глиняной чашки и закреплённого проволочкой фитиля, хрипя, отходил в Ирий старик с проломанной чем-то тяжёлым головой. Он был ещё жив, но две бабы и худосочный горбатый мужичок без правого глаза уже раздевали его, копались в нехитрых пожитках и громко скандаля, делили это незамысловатое наследство.

— Дядя, а у тебя есть чего-нибудь поесть? — подбежала ко мне маленькая девочка, с огромными жалобными зелёными зенками на исхудавшем личике с ввалившимися щёчками.

Зелёными её глазища были, наверное, только по той причине, что всё для меня сейчас было исключительно этого цвета. Однако, я прекрасно мог различить лихорадочный румянец на её измождённой мордашке. А это значило, что, скорее всего, если она не попадёт срочно к врачу, эту зиму ребёнок не переживёт. Как бы грустно-то ни было осознавать.

К сожалению, жизнь в Нахаловке успела приучить меня к тому, что детские трупики таких вот бродяжек, нормальное явление для сезона Уробороса на первом уровне Москвы. Помню, в первый год своей жизни в приюте, я подобрал вот точно такую же девчонку, замерзавшую возле мусорного ящика в одном из проулков, и привёл её к нам, наивно предполагая, что приют создан именно что для детей и не будет особой проблемы, если в нём появится ещё один воспитанник. Я оказался не прав, и воспитатели просто выбросили ребёнка обратно на мороз. Что с ней с ней там дальше случилось, я так и не узнал, потому как директриса, приказала охранникам вдумчиво объяснить мне, что мы — бесполезные нахлебники, живём здесь её милостью, только по той причине, что за нас платит Княжеский Стол.

Почти день после избиения я провалялся в беспамятстве и ещё два дня провалялся в кровати, отходя после побоев. Всё-таки три взрослых мужика, это не те противники с которыми я тогда мог справиться. Заботился же обо мне всё это время, как бы то ни было странно — опять наш Бугор и его подхалимы. Какие бы отношения у нас ни были с Рябым, но я не могу не признать, что у этого парня всегда было сильное чувство плеча и какое-то своё, слегка извращённое понятие справедливости.

Ну а ту девочку я, шесть дней спустя очухавшись, и отбыв назначенное мне наказание — так больше и не встретил. Оставалось только надеяться, что другие бездомные подобрали её и увели в своё, такое же как и здесь, маленькое царство. Потому как по весне, я слышал, как городовой жаловался пекарше, о том что прошедшей зимой много бродяжек помёрзло, а особенно — детей. Чуть ли не каждую неделю по семь, восемь трупов с улиц вывозили.

— Держи, маленькая, — произнёс я и достал из кармана плаща батончик из дутой пшеницы с мёдом и протянул его ребёнку.

Не то, чтобы я заранее делал припасы, готовясь раздавать их бездомным. Просто я не любил мёд, а именно это лакомство всегда клали в индивидуальные рационы. Вот и завалялся один из них у меня в кармане ещё со времён поездки на учения в Калымки, который я припрятал на обратной дороге, хоть еда в нас тогда и не лезла. Это его и спасло, потому как при поездке «туда», вкусняшки у нас с Бориславом были экспроприированы девчонками.

Не успел я отойти и на пару шагов, как от стенки поднялся особо бородатый бомж и влепив девочке звонкий подзатыльник отобрал у неё лакомство, которое тут же начал жрать, даже не вскрыв упаковку. Окружающим бездомным до этого словно бы и дела не было, однако когда от прилетевшей от меня кары в виде пинка, он с воплем улетел прямо в канал, вокруг раздался дружны гогот.

Ребёнка же к этому времени и след простыл. Так умеют убегать и прятаться, только те чьтя жизнь в Полисе с самого рождения связана с опасностью. По сути — городские зверёныши. Одновременно и ласковые — ещё не озлобившиеся, но при этом в каждый момент ожидающие оплеухи или пинка от других людей.