Достав заранее припрятанный в соседней комнате большой вещмешок с притороченным с одного боку стреломётом, а с другого купленным в одном из магазинчиков неплохим лыжным комплектом, я нацепил его на себя и попрыгал, проверив, хорошо ли затянул ремни. В общем-то, идея была в том, что если я ещё не могу, как настоящий чародей, бегать прямо по снегу, не проваливаясь в сугробы, то надо воспользоваться методами посадских простецов.
Единственной существенной проблемой во всём этом деле было то, что на момент покупки я держал лыжи в руках в первый раз в жизни! Впрочем, я не считал, что разобраться с ними по ходу дела будет такой уж трудной задачей. Тем более что продавец более-менее объяснил мне на пальцах, как, собственно, на них ездят. Да и сам я не раз видел барышень из богатых простецов, с выпадением снега катавшихся на этих штуковинах ради удовольствия в парках неподалёку от Академии. И уж если эти слабые прекрасные создания были способны освоить эту науку, то у чародея, пусть и деревянного ранга, проблем вообще возникнуть не должно.
Выбравшись из заброшенного дома и парой сильных ударов шишкой на рукояти меча вогнав на место удерживавшие фанеру ржавые гвозди, я быстро направился к входу в канализацию, из-за прикрывающей решётки которого также валили клубы пара. Не знаю, почему, но внутри было довольно-таки тепло, а местами даже жарко, пусть в каналах и плавали нерастаявшие льдинки. И этим пользовались многочисленные бездомные и бродяжки, презрительно именуемые в народе «бомжами». Грязные, оборванные, заросшие и вонючие мужчины, женщины и дети спасались здесь от зимних морозов, буквально оккупировав залы и тоннели, расположенные неподалёку от входа.
Соваться глубже люди, судя по всему, просто боялись, зато здесь у них на всю зиму было обустроено своё маленькое тёплое царство, в котором они жили, спали, тут же ели и пили, делали детей и, никого особо не стесняясь, прямо в каналы справляли большую и малую нужду. Кто-то кого-то счастливо насиловал в тёмном закутке, куда проникал разве что взгляд моих напитанных живицей глаз. Чуть дальше, рядом с играющими в бабки мальчишками, бросавшими кости при свете самодельной спиртовки из колотой глиняной чашки и закреплённого проволочкой фитиля, хрипя, отходил в Ирий старик с проломанной чем-то тяжёлым головой. Он был ещё жив, но две бабы и худосочный горбатый мужичок без правого глаза уже раздевали его, копались в нехитрых пожитках и, громко скандаля, делили это незамысловатое наследство.
– Дядя, а у тебя есть чего-нибудь поесть? – подбежала ко мне маленькая девочка с огромными жалобными зелёными зенками на исхудавшем личике с ввалившимися щёчками.
Зелёными её глазища были, наверное, только по той причине, что всё для меня сейчас было исключительно этого цвета. Однако я прекрасно мог различить лихорадочный румянец на её измождённой мордашке. А это значило, что, скорее всего, если срочно не попадёт к врачу, эту зиму ребёнок не переживёт. Как бы грустно ни было это осознавать.
К сожалению, жизнь в Нахаловке успела приучить меня к тому, что детские трупики таких вот бродяжек – нормальное явление для сезона Уробороса на первом уровне Москвы. Помню, в первый год своей жизни в приюте я подобрал вот точно такую же девчонку, замерзавшую возле мусорного ящика в одном из проулков, и привёл её к нам, наивно предполагая, что приют создан именно для детей, и не будет особой проблемы, если в нём появится ещё один воспитанник. Я оказался не прав, и воспитатели просто выбросили ребёнка обратно на мороз. Что с ней там дальше случилось, я так и не узнал, потому как директриса приказала охранникам вдумчиво объяснить мне, что мы, бесполезные нахлебники, живём здесь её милостью только по той причине, что за нас платит Княжеский Стол.
Почти день после избиения я провалялся в беспамятстве и ещё два провел в кровати, отходя после побоев. Всё-таки три взрослых мужика – это не те противники, с которыми я тогда мог справиться. Заботился же обо мне всё это время, как ни странно, опять наш Бугор и его подхалимы. Какие бы отношения у нас ни были с Рябым, не могу не признать, что у этого парня всегда было сильное чувство плеча и какое-то своё, слегка извращённое понятие справедливости.
Ну а ту девочку я, очухавшись шесть дней спустя и отбыв назначенное мне наказание, так больше и не встретил. Оставалось только надеяться, что другие бездомные подобрали её и увели в своё, такое же, как и здесь, маленькое царство. Потому как по весне я слышал, как городовой жаловался пекарше, что прошедшей зимой много бродяжек помёрзло, а особенно детей. Чуть ли не каждую неделю по семь-восемь трупов с улиц вывозили.
– Держи, маленькая, – произнёс я, достал из кармана плаща батончик из дутой пшеницы с мёдом и протянул его ребёнку.