Читаем Осколки межпланетных катастроф полностью

Далее идет столь призрачное явление, что мы не хотим, чтобы нас сочли предлагающими подобные данные это всего лишь иллюстрация того, что я понимаю под символами, подобными чашам или следам, которые, коль скоро напоминают следы коров или лошадей, выглядят негативами, или вывернутыми наизнанку чашами — символами, которые постоянно принимают где-то на этой Земле — я думаю, на крутом, коническом холме, но которые часто оказываются не там, куда посланы — несомненно, к недоумению тех, кто однажды утром обнаруживает их на гладких до того поверхностях.

Древняя летопись — хуже того, древнекитайская летопись — о дворцовом дворе — обитатели дворца однажды проснулись утром и увидели, что весь двор изрыт отпечатками бычьих копыт, и решили, что их оставил дьявол. («Notes and Queries», 9-6-225).

<p>16</p>

Ангелы.

Толпы и толпы ангелов.

Существа подобные тучам душ, или плотному порыву духовности, или исходящей душе, которую так часто рисовал Доре.

Возможно, Млечный Путь состоит из твердых, застывших, окончательно статичных, абсолютных ангелов. Мы увидим данные о маленьких Млечных Путях, которые быстро перемещаются: или данные о воинствах ангелов не абсолютных, все еще динамичных. Я думаю, неподвижные звезды — это абсолюты. Их мерцание — лишь следствие их проявления в промежуточном состоянии. Я думаю, что вскоре после смерти Леверье была обнаружена новая неподвижная звезда — что если доктор Грэйвс держался за свою историю с тысячами рыб в одном ведре, писал о ней, читал о ней лекции, вещал на перекрестках, убеждая мир, что, правдоподобное или нет, его объяснение — единственное истинное объяснение: думал бы о ней засыпая и просыпаясь — после его кончины — в «Monthly Notices» объявляют о «новой звезде».

Я думаю, что Млечные Пути низшего, или динамического порядка, часто наблюдаются астрономами. Конечно, возможно, рассматриваемые нами феномены — вовсе не ангелы. Мы просто шарим на ощупь, пытаясь нащупать что-нибудь приемлемое. Некоторые из наших данных указывают на полчища округлых и благовидных туристов в межпланетном пространстве, а также и о длинных, тощих, голодных.

Я думаю, в межпланетном пространстве имеются суперТамерланы во главе полчищ космических кочевников, которые являлись сюда и уничтожали цивилизации прошлого, оставляя от них одни кости, храмы и монументы, по которым позднейшие историки создавали исторические системы. Но если нечто получило на нас законные права и может отстоять свою собственность — их отогнали прочь. Таков обычай всех эксплуататоров. Я бы сказал, что мы теперь одомашнены: что мы это сознаем, но имеем нахальство приписывать это своим благородным и высшим инстинктам.

Против этих предположений — то же ощущение окончательности, которое противостоит всякому движению вперед. Вот почему мы расцениваем допущение выше, чем веру. Нам противостоит вера в то, что относительно межпланетных феноменов практически все уже открыто. Чувство завершенности и иллюзия однородности. Но то, что называется передовой наукой, есть насилие над ощущением неполноты.

Капля воды. Когда-то вода считалась настолько однородной, что ее относили к элементам. Микроскоп — мало того, что в предполагаемом элементе открылось бесконечное разнообразие, но еще и протоплазматическая жизнь, совершенно новый класс живых существ.

Или 1491 год — европейцы устремляют взгляды на запад, за океан — в уверенности, что ровный западный горизонт непрерывен, что бог регулярности не допустит, чтобы эта ровная линия была разбита побережьями или зазубринами островов — географической проказой.

Но берега, острова, индейцы и бизоны на кажущемся пустым западе: озера, горы, реки…

Кто-то смотрит на небо: относительная однородность независимой неизвестности; он представляет всего несколько видов феноменов. Но я вынужден допустить, что небесное существование гораздо разнообразнее: там существуют вещи, столь же отличные от планет, комет и метеоров, как индейцы отличаются от бизонов и ягуаров: супергеография — или небография — огромных ровных пространств, но тут же и суперНиагары, и суперМиссисипи; и суперсоциология — кочевники, и туристы, и разбойники: охотники и жертвы; суперкупцы, суперпираты, суперевангелисты.

Чувство однородности, или наша позитивистская иллюзия неизвестного — и судьба всякого позитивизма.

Астрономия и академики.

Этика и абстракция.

Всеобщее стремление упорядочить и формализовать — стремление, которое можно осуществить только путем пренебрежения или отрицания.

Или всякий предмет отвергает и отрицает то, вторжение чего в конце концов его уничтожит…

До того дня, когда нечто не скажет бесконечности: вот твоя граница.

Последнее утверждение:

Есть только я.

В «Monthly Notices of the R. A. S.» (11–48) приводится письмо преподобного У. Рида:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука