Осколки моря и богов

Чех молча наблюдал, замерев каменным изваянием. Только на его губах появилась тонкая, едва уловимая улыбка. Он одобрял. Что конкретно – не понять. Но сейчас и не до этого.

Грабар почувствовал, как кончики пальцев немного закололо. Невольно улыбнулся и сам. Пошел контакт.

Фиолетово-черная краска ожила. Затрепетала тьмой, медленно поползла с одной карты на другую. Окутала кисти Грабара, засияла белыми звездами, рассыпавшись по пальцам, ладоням, тыльным сторонам. Поползла к запястью.

Все исчезло. Остался только он, окунувший руки в ночь. Не бог, но и не совсем человек.

Читающий Сны.

Осталась где-то за спиной реальность. Шум за окном. Скрип стула, на котором сидел Чех. Ветер в вершинах деревьев. Приглушенный свет в темной комнате.

Сны плеснули разноцветными красками. Потянулись невидимыми руками. Ухватили так крепко, что не вырваться. Закружили в безумном танце. Что такое мир снов? Нелогичный, непостоянный, рвано искристый. То накатывает удушливой волной, принося страх и ужас, то окутывает светом и надеждой, и даже утром у пробудившегося эти чувства не исчезают.

В мире снов нет правды и лжи. Здесь только вероятности. Прошлое, будущее и настоящее смешаны в одно. Что когда-то видел, думал, знал… Мечты оживают и предстают в гротескно-чудовищных образах, зовут за собой, тянут в омут безумства несостоявшегося.

Но и пугаться не стоит. В каждом образе – знак, символ. Его можно прочесть. Только нужны время и сила.

Звездные руки Грабара ухватились за полотно реальности, рванули на себя. Послышался треск, потом – одобрительный смешок Чеха. Реальность расползлась обтрепанными краями, осыпалась алмазной пылью на пол.

Сны шипели, шептали, звали миллионами голосов тех, кто спит и будет спать. Во сне можно все. Главное – понять это. Звездная пыль засверкала ярче, скрутилась перед взором длинным жгутом, на который упали кривые тени, напоминавшие уродливые тонкие руки. Одни, вторые, третьи… Слишком много, слишком опасно.

Грабар зло и весело улыбнулся. Нет, не выйдет. Сновиям тут кормиться нечем. Маленькие мерзкие создания, которые насылают во снах безнадежность и отчаяние. А Читающих Сны заводят так глубоко в подсознание, что есть потом риск не выбраться.

Тоненькие ручки исчезли, испуганные решимостью Грабара. Смелых боятся. Всегда. А вот с трусами куда легче. Схватился за переливающуюся бледно-желтым светом неуверенность – и тяни сколько хочешь, вей воздушные веревочки, опутывай пульсирующий страх.

Грабар потянулся к Яне. Отодвинул ненужное эхо чужих снов, устремился к напарнице. Обратная сторона запястья вспыхнула короткой болью. Тьма разошлась, выпуская на волю смолянисто-красную нить. Кровавые брызги разлетелись во все стороны, зависли налитыми ягодами в пространстве.

– Хочешь чувствовать кого-то, – возник в мозгу голос из прошлого с ленивой тональностью Городового, – лучше, чем других, – нужна кровь. Его и твоя. Тогда эту связь ничто и никто не нарушит.

С Яной она была. Грабар хорошо помнил тот ледяной январский вечер, когда первый раз пропала связь. Колесник довела себя до истощения и свалилась в обморок, утеряв способность здраво мыслить и рассчитывать силы.

– Вырежи ее имя на руке – никогда не потеряешь душу.

Городовой был прав. И хоть ритуал был и диковат, но Грабара это даже позабавило, а Яна отнеслась с безразличием. Тогда она вообще не была похожа на себя. И было очень тяжело.

Нить превратилась в спираль. Потянулась сквозь живое тело снов к крови Слышащей Землю.

Грабар вздрогнул. Метки из соли и песка, боли и гнева стоят везде, где только можно дотянуться. Чужие, холодные… старые. Олег сделал шумный вдох. Кто-то играет с Яной, дергает за ниточки, словно марионетку. И сама Яна выбраться не сумеет – слишком сильное воздействие. От меток пахло металлом и чем-то кислым. Кислое – это кошмар. Горькое – болезнь. Морозно-свежее – счастье.

Грабар скользнул по нити дальше, почувствовал, как попал в вязкое пространство прошлого. Перед глазами вдруг с необычайной яркостью развернулась картина: ночь, костер, люди. Все высокие, смуглые, темноволосые. Мужчина в кожаных доспехах – статный, с гордым разворотом плеч. Сгорбленный старик. В его черных глазах отчаянье и страх. Красивая женщина в кольчуге смотрит на него хмуро, без капли жалости. Еще один сухощавый воин с жестоким изгибом тонких губ одной рукой держит за волосы изящную девушку, стоящую на коленях. Другой – острый длинный кинжал с рукоятью в виде грифона.

– Твой лживый язык послужит хорошей платой за сказанное, Зурет, – глухо произнес мужчина в доспехах.

Девушка рванулась из рук воина, но тут же вскрикнула от боли. Мужчина взял кинжал, рукоять-грифон хищно блеснула в отблесках голодного пламени. Женщина с косой не шелохнулась, сложив руки на груди.

Старик рухнул на землю перед ней.

– Тиргатао, заклинаю тебя…

Но та даже не разомкнула губ. Только одарила таким холодным взглядом, что впору было заледенеть.

– Когда ты звал Того, из кургана, то смеялся. И не думал о Тиргатао и ее людях. Не думал о том, что вышло из моря. И теперь… твоя дочь ответит за твой грех.