Осколки наших грез

Страдать от любви – вопрос личного выбора. Я приняла это решение задолго до совершеннолетия, но никогда не считала себя несчастной. Всякие эмоции побеждают безразличие, и если они есть, то всегда остаётся маленький шанс стать по-настоящему счастливой. Не в моих силах его упустить.

Пальцы Янковского хладнокровно душили запястье, заменив оковы. В унисон с бешеным ритмом сердца ускорялось наше дыхание. Но я если я делала вызов Матвею, то он соперничал с самим собой. В его тёмных глазах разгоралась война между желанием и рассудком, и последнее терпело поражение.

– Чего ты боишься? – прошептала я так тихо, будто прощалась с жизнью.

Его грудь превратилась в камень, и спустя мгновение я ослабла под тяжестью мужского тела. Голова закружилась с неукротимой силой.

Дикий взгляд Матвея подогревал влечение и терзающий страх. Он смотрел так, словно больше никогда не пожелает никого другого.

– Я боюсь лишь самого себя. Только себя.

Оставив последнее преимущество, он впился в меня жадным, непозволительно чувственным поцелуем, тем самым устроив пожар в стылом сознании. Он оставлял ожоги на моих губах, а я надеялась оставить след на его сердце. Но в этой игре без правил не находилось место победителю, здесь каждый проиграл.

Кто-то ради любви. Кто-то ради потехи.

Каждая клеточка моего тела ответила на голодные прикосновения. Кружевное бельё трещало вместе с чувством контроля. Его аромат опьянял, а тюремные объятья добавляли значимости, которой смертельно не хватало.

Грань, что ранее казалось нерушимой, теперь попросту не существовала.

Охваченный животным пылом, Матвей отбросил принципы и подарил всего себя. Настойчиво. Отчасти грубо. Но без толики равнодушия.

Меня же оглушили эмоции и долгожданная потребность. Во мне. В нём. В нас. В завершение неоправданной и такой долгой битвы.

Подушечки пальцев скользили по влажной спине, утопали в жёсткой копне, а после оставляли полосы на бёдрах. «Мой!» – безмолвно кричала душа, рассыпаясь на множество сверкающих осколков и собиралась снова.Только мой и ничей больше.

Ураган чувств уничтожил всякое понимание и подавил волю. Я принадлежала только ему, здесь и сейчас. До последнего вздоха.

Всё произошло слишком неожиданно, чтобы быть реальностью. Или настолько реально, что едва ли могло сойти за неожиданное решение.

Один из нас лгал вопреки…

* * *

Даже во сне я разбирала прошлое на крохотные фото, пополняя ими толстый альбом и боялась вернуться в настоящее.

Мои страхи оказались небеспочвенные.

Открыв глаза, я наткнулась на холодную пустоту. Меня согревала мятая простынь и тонкий аромат Матвея, которым навеки пропиталась кожа.

Он не ушёл, не сбежал, а молча встречал рассвет у окна и катал в стакане рыжий виски. У него был задумчивый вид, отчасти тревожный, что ненароком настораживало – был страх обжечься об сожаление.

Нащупав вещи, я спрятала наготу и на ватных ногах пошагала на кухню.

– Доброе утро, – первое, что пришло в туманную голову. – Стоит ли поблагодарить Давила за эту ночь? Его безумные прогнозы сбылись.

Попытка разбавить неловкую обстановку не увенчалась успехом. Услышав мой голос, Янковский нервно проработал шею, словно уворачивался от диких пчёл.

– Не вижу смысла отмечать этот день в календаре, – нахмурившись, бросил он.

Матвей тут же закрыл глаза, наверняка пожалев о сказанном, но было уже поздно. Тысяча раскалённых игл прошли сквозь сердце, лишая возможности говорить и дышать. Я была готова упасть на колени от фантомного удара под дых.

– Если ты решил, что мне нужна сатисфакция, то ты крупно ошибаешься. Так что имей силы сохранить достоинство, иначе я навсегда в тебе разочаруюсь.

– Этого я и жду, – сказал он, обернувшись. – Ты слишком долго обольщалась, пришло время прозреть.

В горле образовался твёрдый ком.

– Так это твой план? Подпустить и выкинуть?

Он посмеялся. Горько. Болезненно. Убийственно.

– Ты меня использовала, так что не строй из себя жертву.

Мгновение, и я превратилась в фарфоровую статуэтку, не желающую мириться с людской моралью. На смену лёгкости пришла неподвластная ярость.

– Ты просто сволочь.

– Да! – вспылил он. – Я последний мерзавец, Надя!

Поражающий выстрел прошёл навылет.

– Чёрт! – выругался он, схватившись за голову. – Прости, Снег, я не это…

Лучи солнца коснулись голых ступней. Половицы задрожали под подошвами вновь прибывших. С трудом поборов ступор, я взглянула на входную дверь. Назар и Давид Сотниковы затаскивали в дом полуживого Авдея. Несмотря на усталость, они находились в приподнятом расположении духа.

– Остановка здесь, – буркнул Давид, бросив Авдея на кресло, как мешающий балласт. – Этот попугай полночи на моём плече катался. Я жутко устал, братцы.