Осколки наших сердец

Она дождалась вечера, когда обоих родителей не оказалось дома. Ей было немного стыдно, что это случилось, когда мама попала в больницу, но стыд – бесполезная эмоция, поэтому она не очень переживала.

Стрелка часов перешагнула восемь. Хэнк в своей комнате смотрел «Звездный крейсер “Галактика”». Комнату Айви окутали бархатные сумерки.

Она прислонила зеркало к изножью кровати. Смазала семь ключевых точек на теле смесью очищающих масел. Обернула безымянный палец на правой руке темным волосом, украденным с плеча ее лучшего друга Билли, провела кончиком этого пальца по зеркалу и нарисовала магический символ. Потом произнесла заклинание. Зеркало подернулось дымкой. Она больше не видела свое отражение. Спокойным и уверенным тоном она велела:

– Покажи мне, что Билли делает сейчас.

В дымке постепенно проступило изображение веснушчатого мальчика с мокрыми темными волосами – точь-в-точь фотография, медленно проявляющаяся под действием реагента. Разглядев, что Билли делал – натягивал футболку через голову, мокрый, только что из душа, – Айви взвизгнула и сдернула волос с пальца.

Вместо мальчика в зеркале отобразилось многоцветное ничто, галактический пейзаж, окрасивший комнату неоновым сиянием.

Айви считала вдохи и выдохи, ожидая, когда дыхание успокоится. Чувствовала запах своего пота под пряной смесью эфирных масел.

У нее получилось.

Это был всего лишь тест. Она хотела проверить, сможет ли подглядывать за людьми. В следующий раз попробует по-настоящему. Впрочем, во второй раз могло и не получиться. Ведь вопрос, на который она хотела найти ответ, был слишком нечетко сформулирован. Но она знала слишком мало, чтобы сформулировать его правильно.

Она достала другой волос и обернула вокруг пальца. Этот был такого же цвета, как ее собственные волосы. Она сняла его с маминой расчески.

Она снова начертила символ. Дверь была заперта, Хэнк смотрел кино в наушниках, и все же она не осмелилась произнести слова громче, чем шепотом.

– Покажи мне мамину тайну.

На этот раз, услышав вопрос, дымка вздрогнула, как водная гладь, в которую бросили камень. Когда поверхность разгладилась, Айви заглянула в зеркало и увидела там девушку.

Она отпрянула, босые ноги царапнули о холодный деревянный пол. Еле удержалась, чтобы не сорвать с пальца рыжий волос. Девушка замерла в зеркале неподвижно, не ведая о ее панике. Ее лицо со своеобразными грубоватыми чертами напоминало старинный портрет с барахолки. Кожа цвета рыбьего брюшка, светлые волосы, терпеливое лицо человека, смирившегося со своей судьбой. На миг Айви показалось, что девушка тоже смотрит на нее, но подглядывающее заклинание работало не так. Она набралась решимости и придвинулась ближе. Странные глаза девушки шевельнулись, следя за ее движениями.

Айви ахнула.

– Ты… – Она нервно закашлялась. – Ты меня видишь?

Естественно, она не могла ее видеть. Подглядывающее заклинание работало в одну сторону. Но девушка ответила:

– Да.

Всего одно слово. Ее голос звучал как что-то, что долго хранилось в подвале.

Некоторое время они смотрели друг на друга: терпеливый призрак и девочка с пластырем на коленке.

– Кто ты? – спросила Айви. Вся ее прежняя уверенность куда-то запропастилась.

– Оккультист.

Айви отшатнулась в изумлении. Оккультист. Какое красивое слово. Оно нравилось ей гораздо больше маминого невыразительного практикующая.

– А как тебя зовут?

Голос девушки, словно покрывшийся слоями пыли, обретал силу.

– А тебя? Скажи мне свое имя, а я скажу свое.

Айви прищурилась.

– Да ты наверняка его уже знаешь.

– Умница, Айви, – ответила фигура в зеркале. – Меня зовут Марион.

Услышав комплимент в свой адрес, Айви осмелела. Приосанилась.

– А какое отношение ты имеешь к маминой тайне?

Тут девушка – или женщина, Айви никак не могла решить, – впервые улыбнулась. Сухие губы растянулись, обнажив ровные белые зубы.

– Я и есть мамина тайна.

Глава сорок первая Пригород Тогда

Что-то творилось с моей Айви. С ней уже некоторое время было нелегко, но раньше она всегда со мной разговаривала. Однако после того, как я вернулась домой из больницы, где мне все-таки вырезали аппендикс, она отказывалась даже смотреть мне в глаза. Стоял конец лета. Ей бы бегать по двору с Билли, радоваться последним теплым денечкам. Вместо этого она целыми днями просиживала в своей комнате.

На третий день я вошла и закрыла за собой дверь.

Она пришла в ярость.

– Убирайся из моей комнаты, – прошипела она, захлопнув блокнот, в котором писала, и прижав его к груди. Я вошла с намерением быть терпеливой, но ее тон возмутил меня.

– Из твоей комнаты? – огрызнулась я, повторяя отцовскую ругань слово в слово. Настиг-таки меня из могилы. – Когда это ты начала платить аренду?

Она покраснела и вскочила.

– Я сказала – убирайся! Ты… ты… чудовище!

Слово зазвенело в ушах. Мир перевернулся с ног на голову, описал кульбит, и моя жизнь изменилась в одночасье.

– Почему ты меня так назвала? – пролепетала я, когда снова обрела дар речи.

– Ты знаешь, почему.