Осколки неба, или Подлинная история "Битлз"

Пол прыснул, но тут же осекся, ибо дверь комнаты распахнулась, и на ее пороге возник здоровенный громила с фамильной улыбочкой на свирепом лице. В волосатой лапе он держал огромные ножницы.

– Джордж! – вблизи голос звучал так, что предположение о морской специальности его владельца уже не казалось шуткой. – Ты собираешься, наконец, когда-нибудь стричься?!

– Да, – спокойно отозвался Джордж. – Когда у меня будут деньги на парикмахерскую.

– Зачем тебе парикмахеры, сынок?! – взревел детина, приближаясь и клацая ножницами. – Зачем тебе эти напудренные пигалицы, превратившие искусство в конвейерное производство?! У тебя есть я – Харольд Харрисон! Бывало, за один вечер я стриг целую корабельную команду!

– Но ты делал это трезвым, папа.

– Резонно, – согласился тот и уселся на табурет, не заметив, что там уже кто-то сидит. Пол отлетел в сторону и приземлился возле кровати. – Резонно, – повторил громила. – Да, я не трезв. Но ведь и ты – не корабельная команда.

– В этом-то и беда, папа, – невозмутимо пояснил Джордж. – Если бы сейчас ты взялся за команду, возможно, кому-то ты и обрезал бы голову, но кого-то ты действительно постриг бы... А я один. Боюсь, у меня нет шансов оставить свою голову при себе. Мне не хотелось бы испортить твою карму.

– Не клевещи Джордж! Я только что постриг твоих братьев Пита и Гарри!

– Дай-ка, – Джордж взял из рук отца ножницы и внимательно их осмотрел. – Следов крови нет. Они живы?

Не прочувствовав иронии, отец посерьезнел и утвердительно качнул головой.

– Ясно, – заключил Джордж. – Раз так, вероятность того, что голову ты отрежешь именно мне, возросла ровно в три раза.

– Ах так! – взревел рассерженный отец, подавшись вперед. – Непокорный! Ходи же тогда мохнатым!

– У Иисуса Христа тоже были длинные волосы, – спокойно заметил Джордж. – И у Будды. Хотя, у Будды, возможно, вообще волос не было. И головы, может быть, тоже не было. И даже тела. У Будды, наверное, один сплошной дух был... Кстати, папа, у тебя изо рта такой дух... Ты не мог бы немного отодвинуться?

Сидя на давно не чищенном паркете, Пол с открытым ртом слушал удивительный диалог отца и сына. Они оба положительно нравились ему.

Однако последняя фраза Джорджа всерьез обозлила папашу Харольда, и не известно, во что бы вылилось его раздражение, если бы из коридора не раздался зычный женский голос:

– Кексы! Кексики! Свежие кексики!

Харольд встрепенулся и нетвердой сомнамбулической походкой покинул комнату.

– Кексы мама печет, пальчики оближешь, – подмигнул Джордж. – Давай, поспешим, а то их сейчас расхватают.

Мальчики выскочили в коридор. Посередине с подносом в руках стояла дородная белокожая рыжеволосая женщина в переднике и чепчике. «Кексы! Кексики!» – продолжала выкрикивать она. Народные массы, вытекая из комнат подкатывали к ней, а затем, смачно чавкая, возвращались восвояси.

У порога Пол заметил свои, начищенные до неестественного сияния туфли и уже не мог отвести от них глаз.

«Это хорошо, что ботинки на месте, – думал он как раз в тот момент, когда Джордж запихивал ему в рот кекс. – Надо делать отсюда ноги. Конечно, здесь чертовски весело. Но привыкать к этому нужно маленькими порциями». – И он даже припомнил выражение из профессионального лексикона мамы Мэри: «Гомеопатическими дозами».

3

В 1952 году Джон вместе с Питом Шоттоном перешел из начальной школы в среднюю – «Куорри Бенк Скул». Понадобилось совсем немного времени, чтобы они приобрели репутацию самых классных шутов.

Друзья прятали в ранцы одноклассников будильники, заведенные на середину урока, натирали доску парафином, а однажды Пит дошел до того, что, зарядив велосипедный насос чернилами, выстрелил в спину учителя химии.

За такое можно было и вылететь из школы, но когда учитель обернулся, оружие уже было надежно спрятано. А за мелкие провинности ученики карались часом принудительных работ после уроков.

За три года учебы в «Куорри бенк» Джон и Пит перемыли столько полов и перебросали столько листьев с дорожек школьного двора, сколько нормальному человеку и не снилось.

Вот и сегодня у них было «рабочее настроение». Урок истории вел новый учитель Чарльз Паткинс.

– Леннон, в каком году родился Наполеон?

Джон встал и, в надежде на подсказку, огляделся по сторонам.

– В тысяча-а... Он родился в тысяча-а...

– Смелее, смелее, Леннон, – заложив руки за спину, подбадривал мистер Паткинс.

– Он родился... Наполеон родился...

– То, что он родился, мистер Леннон, мы знаем и без вас.

На первой парте, где сидят более-менее приличные ученики, кто-то хихикнул.

– Наполеон родился в тысяча...

Лучший друг Пит не мог не прийти на помощь товарищу и тихонько шепнул дату.

Джон с облегчением выпалил:

– В тысяча девятьсот двенадцатом году!

Зная Джона, класс уже давно ожидал повода для смеха и вот, наконец, надежды оправдались. Ребята дружно заржали.

– Садитесь, Леннон, я убедился в том, что у вас нет ни малейшего желания изучать историю.

– Есть! – с готовностью возразил Леннон. – Вот, например, я давно уже хотел спросить у вас...