Осколки неба, или Подлинная история The Beatles

– И надо же мне было приютить их у себя! Вот дура! – она внимательно посмотрела на удрученную физиономию сына: – Или ты все-таки спорол какую-нибудь глупость? Не может быть, чтобы они вот так, ни с того ни с сего…

Пит воздел глаза к потолку:

– Джордж со мной еще разговаривает… И он сказал, что я «не являюсь частью их духа…»

Мать посмотрела на сына, как на дурака. Вообще-то, она не чаяла в нем души. Она молодилась, и ей нравилось пройтись по вечерней набережной под руку с Питом, зная, что окружающие принимают их за счастливую влюбленную пару… Но в этой ситуации она не понимала его. Ее поражал тот фатализм, с которым он принял свою отставку.

– Что они с тобой сделали?! – всхлипнула она, поправив ему воротник. – Ты исхудал. У тебя прорезался нездоровый аппетит. Вчера, например, ты съел целую кастрюлю картофельного пюре…

– Да? – неподдельно удивился Пит.

– У тебя провалы памяти! О Боже! Что стало с моим единственным сыном?! С сыном моим единственном! С единственным сыном моим!

Мона Бест нервно постучала костяшками пальцев по столу. Ну, нет! Если ее бедный мягкосердечный сын и способен простить своим дружкам любую низость, то бороться будет она!

Женщина – владелица ночного клуба – редкость. Да еще – привлекательная женщина. Она была уверена, что многие ее влиятельные друзья помогут ей в эту трудную минуту.

Она закурила.

– Кто у них за главного? – спросила она.

– Джон… Брайан Эпштейн, – поправился Пит, припомнив своего главного обидчика.

Так-так-так. Она обзвонит всех владельцев клубов и скажет им… скажет… что Брайан Эпштейн – гомосексуалист! И все «Битлз» – гомосексуалисты! Один Пит – нормальный человек, потому-то его и отвергли.

Но это – чуть позже. А сейчас она напишет разгромную статью в городской вестник.

– Мамочка тебя не бросит! – пообещала Мона и уселась к письменному столу.

Ее старания и статьи, появившиеся в ливерпульской прессе, неожиданно сыграли двоякую роль. С одной стороны, они выставляли «Битлз» в невыгодном свете, с другой, послужили им рекламой. Ажиотаж вокруг первого их выступления в новом составе был невиданным.

Дело дошло до того, что перепуганный Брайан нанял для себя телохранителей. Именно на него был направлен весь гнев поклонников (точнее, поклонниц) Пита.

«Каверна» неистовствовала. Те, кому не досталось билетов, толпились у входа, скандируя: «Эпштейн – недоносок! Эпштейн – недоносок!..»

– От народа ничего не утаишь, – шепнул Джордж на ухо Джону, и тот громко заржал. Удивленные фанаты расступились и проводили их до дверей клуба недоуменными взглядами.

Примчавшийся в Ливерпуль по звонку Брайана, Ринго нервничал больше всех.

– Расслабься! – потряс его за грудки Джон. – Не съедят.

– Съедят, – не согласился с ним Ринго.

Наиболее спокойным выглядел Джордж. Он был серьезно занят. Скатывая из обрывков бумаги шарики, он прицельно метал их в мусорную корзину. Когда у него кончились снаряды, он огляделся и увидел, что Джон сидит на газете.

Джордж не спеша подошел к нему, толкнул в плечо, выдернул листок и продолжил свое занятие. Джон ошарашено посмотрел на него. Только Джордж со своей детской непосредственностью мог позволить себе подобную выходку.

– Ты что, совсем оборзел? – спросил Джон.

Джордж, не оглядываясь, пожал плечами.

– Ты сегодня точно допрыгаешься, – предупредил его Джон. – Я-то все стерплю, но кто-нибудь точно залепит…

Джордж пожал плечами опять.

– Может, выпьем по стаканчику для храбрости? – предложил Пол и трясущейся рукой попытался взять со стола бутылку. Но не сумел.

– Выпей ее один, – посоветовал Джон. – Тебе надо.

– Скоро выходим? – тихо спросил Ринго.

– Что? – не расслышал Джон.

– Скоро выступаем? – переспросил тот.

– Скоро.

– Я в туалет успею сходить?

– Успеешь, – сказал Джон. – Тебе надо.

Ринго поднялся, открыл дверь, и шум толпы стал слышен более отчетливо.

«Да здравствует Бест! Долой Ринго! Бей евреев!» – выкрикнул звонкий девичий голос.

– Шовинизм какой-то, – сказал Ринго, так и не выйдя, и прикрыл дверь изнутри. Он решил потерпеть.

Джон глянул на него новыми глазами. «Шовинизм…» А он-то считал его безграмотным простаком…

Когда они выскочили на сцену, реакция зрителей была неоднозначной. Кто-то возмущенно улюлюкал, но кто-то и подбадривающе свистел. В зале, все-таки, собрались не одни почитатели Пита.

Первая песня – «Hello, Little Girl»[45] – завела публику. Зрители танцевали и хлопали в такт. Стало похоже, что конфликт исчерпан.

После каждого номера на сцену рвался Брайан. «Я должен им все объяснить!» – доказывал он Джону.

«Мне нужен ЖИВОЙ менеджер», – возражал тот и выпихивал его за кулисы.

Но когда «Битлз» отыграли первый сорокапятиминутный сет и, сложив инструменты, собрались удалиться в гримерку, Эпштейн, улучив момент, все же подскочил к микрофону.

– Джентельмены, – помпезно обратился он к публике, чем сразу настроил ее против себя. – Музыка – это не только ноты и звуки, не только слова и куплеты, это и некая совокупность энергий, перетекающая со сцены в зал. И обратно – из зала на сцену. Вот и сегодня, я думаю, это таинство свершилось! Не правда ли?