Осколки небес

— Я подумал, что поступаю с тобой несправедливо, нечестно, — сообщил Азариил прямолинейно, и сердце у Андрея нехорошо ёкнуло. И продолжил, старательно выговаривая слова: — Хочу, чтобы ты знал: я не считаю тебя уродливым из-за Аваддона. Или недостойным. Не принижаю в сравнении с собой и не умаляю добродетелей. Сама идея сравнения проистекает от гордыни, а я лишен самолюбия, и меня никогда не посещала мысль унизить тебя собственным возвеличиванием. Прости, если я дал повод так думать. Ты — венец творения, созданный Отцом Небесным.

От его бесстыдной откровенности сделалось мучительно неловко.

— Неважный получился «венец», — Андрей попытался отшутиться.

— Величайший! — горячо и серьезно возразил Азариил. — Ты создан по образу и подобию Бога, тебе дарована свобода воли!..

— Зато у вас все просто. Родился — и сразу святой. И бессмертный, и вечно молодой. Хотя скука, наверное, дикая.

— Вовсе нет, — сказал ангел, пожалуй, чересчур поспешно. И на долю секунды в его взоре вспыхнуло лихорадочное сожаление.

— Я обречен, — напомнил Андрей.

— Разбойник, раскаявшийся на кресте, первым вошел в рай. Господь не желает смерти грешников, и доколе не пробил твой час, есть надежда на исправление.

— Деньги пьяницам уже раздавал, машину подарил вандалам, за тарелку супа работал. Осталось выучить псалмы и податься в монастырь.

— Добрые дела не считают, чтобы после смерти предъявить список на мытарствах, — укорил Азариил. — Гордыней и тщеславием ты сводишь на нет все свои достижения.

— То есть ничего из перечисленного мне не зачтется?

Ангел склонил голову набок и пожал плечами: мол, увы.

— Я предупреждал, что Господь не берет взяток.

— Да дался мне твой рай! — Андрей отвернулся и замер, сжимая губы от бессилия и досады.

— Не нужно чувствовать себя ущербным, — снова зазудел Азариил.

Взять бы его за шкирку и вышвырнуть под дождь, пусть катится, откуда явился, и не допекает нравоучениями.

— Я и не чувствую!

— Правда? — Зар подступил вплотную к кровати и положил куртку на деревянную перекладину спинки. От него вновь повеяло этим душераздирающим запахом, упоительным и холодно-свежим, словно Андрей вдруг очутился где-нибудь на Эвересте, в вечных снегах. Слова о личном пространстве застряли в горле, потому что поднять голову вдруг стало невозможно. Андрей ощутил себя стоящим на коленях, понурым, прижатым к постели непонятной, пугающей тяжестью. Ангелы — чтоб их! — вовсе не белые и пушистые создания, раз одним своим присутствием умудряются вызывать в груди такую сумасшедшую какофонию чувств. От ангелов хочется отшатнуться, потому что их близость тычет тебя носом в собственное истинное отражение, и никакие уловки не помогают. Ангелы жестоки.

— Ты достоин. Нет причин для самоуничижения, поэтому я согласен.

— На что? — не понял Андрей, с трудом поднимая голову.

— Показать, — поколебавшись, произнес Азариил тихим, дрогнувшим голосом. И выглядел при этом так, словно шел на расстрел.

— Слушай, не нужно одолжений… — начал Андрей и запнулся под осуждающе-суровым взглядом. Стыд жаром прилил к щекам. Он уже ничего не соображал, лишь инстинктивно догадался, что ляпнул лишнее, и вырванное из недр души искреннее сожаление охватило все его существо. Он не мог врать, не мог прятаться, не мог назвать чудовищный стыд легким смущением и затолкать его подальше.

— Я никому не делаю одолжений, — жестко произнес Азариил. — Вместо того чтобы бесконечно огрызаться, стоило бы научиться благодарности.

Он разочарованно качнул головой, сгреб куртку и отвернулся.

— Подожди! — вскинулся Андрей. — Стой. Ты… в общем…

Азариил выжидающе замер.

— Извини.

Ангел как-то сразу присмирел, рука, стискивающая в кулаке воротник, безвольно опустилась вдоль тела, и куртка осела на пол.

— Тогда смотри, — с покорной обреченностью сказал он. И не шелохнулся больше, не добавил ни слова.

Воздух за его спиной уплотнился, наливаясь перламутровым сиянием, из которого медленно, тончайшими, невесомыми линиями и штрихами проступили крылья. Словно невидимый художник взял в руки кисть и нанес полупрозрачные пастельные тона прямо на воздух!

Андрей от потрясения сполз с постели.

Изменились не только новоявленные крылья — Азариил преобразился целиком. Лицо просветлело до пугающей белизны, глаза наполнились первозданной лазурью, и в исходящих от него волнах силы Андрей затрепетал, отпрянул, скорчился на полу, прикрываясь руками. Божественное свечение обжигало, пребывать в нем было мучительно, словно в глубине очерствевшей, как сухарь, души вдруг заворочалось что-то живое: слабенькое, немощное, больное, изнуренное и голодное. Оно должно было воспринять поток ангельской благодати, и, впитав, насытиться, но вместо этого, опаленное, содрогнулось в агонии. Как глаза, годами воспринимавшие лишь мрак, слепнут от солнечных лучей, так и омертвевшая душа захлебнулась нестерпимой болью.

— Я предупреждал тебя, — долетел издалека печальный голос Азариила.

Андрей почувствовал, как ему помогают подняться и дойти до кровати.

— Надеюсь, теперь твое любопытство в полной мере удовлетворено?