Осколки небес

— А для кого? Для человека? И что, позволь узнать, ты скажешь? Что приговор несправедлив? Что Бог поторопился? Или не подумал хорошенько прежде, чем вынести вердикт? Что тебе виднее?

Ответа не находилось. Умозаключения выглядели теперь убогими, натянутыми и нелепыми в сравнении с истиной.

— Так может, ты желаешь сам пожаловать на трон?

Азариил от ужаса окаменел, не в силах даже моргнуть. И выдавил с усилием:

— Нет.

— Тогда мне не ясны твои мотивы. Связно растолковать их ты не в состоянии даже мне, но претендуешь на внимание Совета.

— Мне кажется, я нашел… ошибку, — последнее слово слетело с губ беззвучно, однако почудилось, будто раскат грома сотряс многовековые каменные стены. От лестницы, ведущей к хорам, откололся кусок — и в мелкое крошево расшибся об пол.

Потрясенный собственной дерзостью, которая здесь, на Небе, вдруг обличила все его тайные побуждения, Азариил не шелохнулся. Сзади дохнуло клубами пыли, забивающей ноздри, и острым запахом извести.

— Взгляни на этот храм, — предложил Аския в сгустившейся мертвой тишине. — На соскобленные фрески, на трещины, вздувшие штукатурку. На пустые киоты и обитый иконостас. Все это — шрамы, оставленные сомнениями тех, кто не создан для сомнений. Однажды рухнул даже центральный купол…

Азариил вздрогнул.

— Да, да. Денница. Его увещевали здесь, на этом самом месте, как и каждого, кто осмелился посягнуть на непогрешимость Бога.

— Я не имел намерений…

— Взгляни! — Аския указал на обрушившийся кусок лестницы, и Азариил, подвластный чужой воле, обернулся. Белесая взвесь медленно оседала на россыпь камней. — Вот твои намерения. Убеждают красноречивее любых слов. Ты поддался заблуждениям и возомнил себя мудрее Бога. А Небеса не терпят мятежников! Небеса исторгают из себя все ложное — и всех, обуреваемых гордыней.

— Кого еще они исторгли? — Азариил перевел взгляд на Аскию.

— Ты просишь перечислить падших? Но помилуй, на это вечности не хватит.

— Нет. Кого из семи, посланных на землю, они исторгли? Из нашей миссии?

— Я не понимаю.

— Тебе неведомо о предательстве?

— Объяснись.

— Впервые я заподозрил неладное после того, как духи зла увлекли Андрея в Чехию, в город Оломоуц, и распяли в оскверненной часовне. Дальнейшие видения Андрея подтвердили причастность ангела к делам Мастемы.

Аския долго молчал.

— Обвинение крайне серьезное, — наконец заключил он с горечью. — Но произошедшее, стало быть, допущено Отцом.

— И ты не возьмешься выяснить?..

— Возьмусь. Я долг свой исполню.

— А как быть со мной? Разве не допустил Он моего неповиновения? Почему ты привел меня сюда лишь теперь, а не когда я самовольно воскресил человека?

— Приказ…

— Подумай сам. Своей головой, — Азариил для наглядности ткнул в висок пальцем. — Быть может, Богу нужно было для чего-то и мое непослушанье? Осколок теперь спрятан надежнее любого тайника! Да, я совершил преступление, ослушавшись приказа, и готов понести наказание! Но такова цена…

— Я сомневаюсь, в своем ли ты уме, — перебил Аския, повысив голос. — Привязанность затмила тебе разум. Ты готов защищать человека любыми средствами, подводить под свои действия любые обоснования, не гнушаешься даже преступлений! Дерзаешь оспаривать Господню волю. Поступок твой заслуживает порицания и сурового наказания, но вместо сожалений я встречаю еще большую страстность! Одумайся!

На несколько секунд повисла тишина.

— Нам нужно знать, где последний Осколок. Ты единственный сумеешь найти его.

Азариил не проронил ни слова.

— Что ж. Тогда поступим по-другому. Куда ведет этот алтарь, ты знаешь. Ступай.

Азариил покачнулся и сделал шаг. Затем ещё один. Мороз побежал по коже, волосы на голове зашевелились.

— Ступай, — подтолкнул в спину искаженный голос Аскии. — Только помни: мы все равно отыщем его. И унесем в ад. Ты встретишься с ним — там…

Оглянуться не хватило воли. Скованный неведомой силой, Азариил поднялся на амвон и шагнул прямо сквозь царские врата.

Его подхватило черным вихрем и рвануло вверх. Под ногами разверзся первородный мрак, словно гигантский зев оголодавшего чудовища, желающего пожрать весь мир. Он закричал — и рухнул вниз. И падал, падал, падал — столетия подряд! — каждое мгновение ожидая сокрушительного удара. А дна все не было. Нескончаемое, нестерпимо мучительно падение выматывало, вытягивало жилы; казалось, тьма сдирает с костей мясо, обгладывает жертву, не оставляя на ней живого места, и выжигает насквозь, превращая тело в головешку, в пепел, в столб вонючего черного дыма.

Азариил задыхался от гари и боли. И уже не кричал — горло давно обуглилось и утратило способность издавать звуки.

А потом налетели бесы. Как стая ворон. И закружили его, кривляясь и насмешничая, оскорбляя, харкая в лицо черной мерзкой жижей, набрасываясь, кусаясь, вырывая из плоти куски мяса. Штук тридцать облепило крылья и выдрало их с корнем. После этого тьма наконец отрыгнула его, обгоревшего и израненного, на острые камни дна.

Сколько лежал он вот так, жалкой кучей переломанных костей, неизвестно. Боль усиливалась, но даже закричать — хоть как-то выплеснуть страдания! — не получалось.