Осколки нефрита

— Тлалокан, — сказала она с гордой улыбкой. — За горами, там, где низко висит солнце, находится город. Это земля мертвых.

— Разве ты мертвая? — спросил Стивен. — И я тоже умер?

— Нет, — ответила она. — Ты жив, а для меня этот вопрос не имеет смысла. Я Чальчиутликуэ.[11] Эти воды принадлежат мне, точно так же как воды небесные принадлежат Тлалоку. На самом деле все имена всего лишь придуманы; это разные лица, наложенные людьми на безликую сущность. Если люди пожелают, я могу быть самим Тлалоком.

Стивен представил себе громадный барельеф на дне Бездонной ямы, в гроте, где он скорее всего сейчас спит.

— Лицо с именем Тлалока… — Он не мог подобрать слова.

Женщина улыбнулась:

— Это самое древнее лицо, и на нем остались следы тысячелетнего страха людей. Но страх — это лишь отсутствие понимания. Пойдем со мной.

Они вместе пошли вверх по течению. Гладкие камни на дне реки сменились большими обломками, течение стало быстрее, а река сузилась до веселого горного потока. Они легко продвигались сквозь быстрое течение и вскоре дошли до родника высоко в горах — он пробивался на поверхность в седловине между двумя пиками.

— Погоди, — сказал Стивен. — Это сон?

— Что-то вроде. — Чальчиутликуэ стояла рядом, подставив лицо ветру, разведя руки в стороны и глубоко дыша. Стивен тоже развел руки, закрыл глаза и позволил чистому ветру заполнить легкие.

Он почуял острый запах дыма и моргнул, отступая от ручья.

— Это город, — сказала Чальчиутликуэ. — Мертвые все еще поклоняются своему богу.

Она подвела его к дальнему краю заросшей травой седловины, откуда склон полого опускался к видневшемуся далеко внизу лесу. Посреди леса, словно сверкающая серебряная монета, лежало озеро, а на острове в центре озера огромным шрамом выделялся город.

Чальчиутликуэ помолчала, давая Стивену возможность посмотреть на город, а потом сказала:

— Стивен, боги существуют лишь до тех пор, пока люди им поклоняются. И уже много веков наши самые преданные поклонники — это мертвые. По-твоему, жертвоприношения ужасны?

Стивен кивнул, не в силах оторвать взгляд от города мертвецов.

— Богам нужна пища, и если они будут голодать, весь мир превратится в пепел. Пища богов — это вера. Тлалокан прекрасен, потому что мы сыты: мертвые верят.

— При чем тут вера, если детям вырезают сердца? — выпалил Стивен, прежде чем успел прикусить язык.

Если Чальчиутликуэ и разозлилась, то ничем этого не выдала.

— Стивен, люди, держащие тебя в рабстве, рассказывали тебе свои истории. Ты ведь слышал об Аврааме и Исааке?

— Но Господь вмешался, — запротестовал Стивен. — Авраам просто должен был показать, что готов пойти на это. Больше ничего не требовалось.

— И все же урок был усвоен. Царь Давид крепко помнил этот урок, когда убил неверующих. И точно так же Кортес стер в пыль целую цивилизацию, потому что вера важнее, чем жизнь.

Она повернулась к Стивену, и счастливая улыбка исчезла с ее губ.

— Стивен, разве ваш Христос не был человеческим жертвоприношением? Умереть самому легко. Удар ножом, и ты в раю. По-настоящему верит тот, кто убивает другого во имя своего бога. Это и есть пища богов — жизнь, отнятая во имя веры. Йоллотль, эцтли, омпа онквизан тлатликпак. Кортес, хотя и убил наших жрецов и сжег наши города, сделал нас сильнее. Теперь для нас пришло время вернуться в мир живых. Сменяется солнце, и новый мир может быть рожден на обломках старого.

Ее глаза горели, как огни в городе у подножия гор.

«Огонь — это свет и тепло, — подумал Стивен. — Новый мир…»

— А чем он будет отличаться от старого? — прошептал Стивен.

— Ради чего ты мог бы убить человека? Чтобы спасти себя? Чтобы спасти Шарлотту? — Она подошла так близко, что ее груди коснулись его кожи, и страсть пронзила его тело ударом тока. — Чтобы получить свободу? Ты бы мог убить ради свободы?

Стивен вспомнил хижину из двух комнат, кровать, сделанную своими руками; гипсовые цветки, которые веками нарастали в пещерах, пока жадные посетители не отламывали их, чтобы поставить дома на полку камина.

— Кого убить? — спросил он.

— Ответы меняются, — сказала Чальчиутликуэ. — Ты должен запомнить вопросы. Запомни еще, что свобода покупается сердцами и кровью и сохраняется тоже сердцами и кровью.

Теперь солнце висело низко над городом, раздувшееся и покрасневшее от жертвенных костров.

Что-то защекотало ногу. Стивен поглядел вниз и увидел черного муравья, ползущего вверх по его ноге. Он поднял руку — и опустил. Хотя дым мертвых душ затмевал закатное солнце, в таком прекрасном — в таком райском! — месте любое убийство казалось немыслимым. Чальчиутликуэ («То есть на самом деле Тлалок, — подумал Стивен. — Неужели я действительно разговариваю с богом?») отвернулась от него.

«Дает время подумать, как Джон Даймонд. Эта женщина, бог, наверняка знает, что я взял у Даймонда маску. Зачем она мне все это показывает? Почему просто не заставит меня сделать то, что ей нужно?»