Осколки обсидиана (ЛП)

— Братство Четырех Эпох? Они были глупцами, как и многие другие жители Кольуакана, да и прочих земель империи. Глупцами, которые возомнили, будто могут остановить солнце в небе или призвать тварей из подземного мира, чтобы вызвать землетрясение и стереть нас с лица земли. Они даже взывали к Тескатлипоке, как будто это так просто — призвать Дымящееся Зеркало. Глупцы, вообразившие, что Тескатлипока вознаградит их, когда в Шестую эпоху станет новым Солнцем.

— Значит, они были опасны, — медленно произнес я.

— Они? Они даже не понимали, с чем имеют дело. Их способностей к магии не хватило бы, чтобы наполнить медную миску. Они даже мелкую тварь не могли вызвать без того, чтобы не наделать ошибок в ритуале.

— Тогда почему они умерли?

— Понятия не имею, — ответила Сеяшочитль уже более спокойным голосом. — Я не вру тебе, Акатль. Они никого не могли вызвать.

Сейчас ее слова звучали правдиво, и все-таки я не до конца верил ей.

— Понятно, — соврал я. — У них были нефритовые амулеты?

Сеяшочитль пожала плечами:

— Символы прошедших эпох. Четыре подвески, по одной на каждую. Итлани был у них главным, он носил подвеску со знаками «четыре» и «ягуар», потому что в ту эпоху правил Тескатлипока.

— И он умер самым первым.

Ответа я не получил. Она явно не хотела больше со мной разговаривать. Я неторопливо поднялся, чувствуя, как затекли ноги и спина.

— Спасибо.

Сеяшочитль продолжала сидеть, и я смог рассмотреть разложенные на столике ножи. У них были острые лезвия, отливавшие необычным цветом. Не зеленым, как мой осколок, а родственным ему зеленовато-голубым.

Прежде чем она смогла остановить меня, я положил руку на лежащий слева нож и ощутил, как бьется заключенная в нем сила. Такая же, как и в осколке, убившем Уитшика.

Лгунья.

— Ты слишком много себе позволяешь, — холодно сказала Сеяшочитль.

Я убрал руку с лезвия.

— Что это за ножи?

— Они отмечены божественным прикосновением, — Сеяшочитль упорно отводила глаза. — Это все, что тебе нужно знать. А теперь убирайся из моего дома.

Я ушел. Продолжать разговор не имело смысла.

* * *

К тому времени, как я добрался до своего храма, я валился с ног. Я отправил посыльного к Масиуину и провел остаток вечера за подношениями жертвенной крови. Мои мысли то и дело возвращались к Сеяшочитль. Три мертвых воина — Итлани, Похта и Уитшик, в сердце которого нашли осколок обсидиана. Осколок, который не принадлежал Обсидиановому Вихрю и от которого исходила та же сила, что и от ножей Сеяшочитль. Трое верующих, поклоняющихся Тескатлипоке в надежде, что Он положит конец Пятой эпохе. И четвертый, пока еще живой, под присмотром Масиуина. Им не хватало знаний и способностей. Скорее всего, тут Сеяшочитль сказала мне правду. Но это ничего не меняло. Она была Хранительницей и вполне могла устранить их.

Этой ночью я спал без сновидений и проснулся от сердитого крика:

— Акатль!

Надо мной нависло лицо Масиуина. В мгновение ока я стряхнул с себя остатки сна и сел на тростниковой циновке.

— Что случилось?

Снаружи все еще было темно. До меня доносилось уханье сов, воздух пропитался запахами парных бань и вареной кукурузы.

— Он мертв, — ответил Масиуин.

* * *

Наятлан, последний приверженец культа, умер так же, как и его товарищи; его нашли лежащим на спине на тростниковой циновке у себя в спальне. На его теле обнаружилась уже знакомая мне метка. Тремя быстрыми надрезами я вскрыл ему грудную клетку и извлек застрявший в сердце обсидиановый осколок, такой же, как в сердце у Уитшика.

Масиуин с мрачным выражением лица стоял рядом с циновкой. Я протянул ему окровавленный кусок обсидиана, и Масиуин кивнул в ответ. Из соседней комнаты доносился плач — там находилась жена Наятлана.

— «Четыре» и «дождь», — сказал я, поднимая нефритовую подвеску.

Третья эпоха, сгоревшая в огне насланного богами пожара.

— Как мы и думали, — Масиуин со вздохом опустился рядом со мной на колени, чтобы взглянуть на тело. — Ничего неожиданного, и все же…

— Твои люди присматривали за ним.

— С улицы. Только представь, какой поднялся бы вопль, вздумай я поместить стражников в доме почтенного воина.

— Представляю, — я покачал головой. — Но опасность слишком велика.

Он не ответил.

— Тебе удалось допросить его?

— Удалось. Не сказал бы, что удачно — он всё отрицал.

Я безрадостно рассмеялся:

— Ну конечно. Как и Сеяшочитль.

— Хранительница? Я получил твое сообщение, но…

— Она в этом замешана, — сказал я.

— Это серьезное обвинение, Акатль. Тебе есть чем подкрепить его?

— Нет. Возможно, здесь удастся что-нибудь найти.

Мы обыскали весь дом; вдова помогала нам, показывая короба, в которых покойный держал самое ценное свое имущество. Тщетно.

Последний плетеный короб изнутри был не настолько глубоким, как казался снаружи. Я посмотрел на Масиуина, который держал в руках охапку одежды, и вдвоем мы перевернули короб, вывалив его содержимое на пол.

Под вторым дном обнаружилось множество набросков и бумаг. Дрожащим от горя голосом вдова Наятлана поклялась, что никогда раньше не видела их. Письмена выцвели и утратили четкость.

— Мне нужно время, чтобы изучить бумаги, — сказал я.

Помолчав, Масиуин ответил: