Осколки одной жизни. Дорога в Освенцим и обратно

Под мостом сидят два маленьких мальчика. На них тоже красные кепки, в руках удочки. Один наживляет червя на крючок, другой широкой петлей забрасывает удочку. Около них ведро, и я гадаю, есть ли у них улов. Я хочу спуститься вниз и спросить, нельзя ли мне присоединиться к ним, рассказать им, что я тоже давным-давно вот так же стояла под мостом. С тех пор прошло, наверное, сто лет, или же это было в другой жизни. До того, как исчез мой мир, или, вернее, я исчезла из своего мира.

Но теперь я вернулась. Осколок женщины в коротенькой юбке. И я действительно не понимаю, почему все смотрят на меня. Я не понимаю, что это именно я отличаюсь от других, что я кажусь странной. Кем-то с другой планеты. Торопясь жить, я воображаю, что могу начать оттуда, где я остановилась, в юбочке выше колен. Я не поняла, что невозможно продолжать жить так, как если бы ничего не случилось, даже в отношении длины юбки. Пройдет много времени, прежде чем я пойму это.

Сегодня меня переполняет восторг от того, что я вижу. Швеция, Стокгольм. Так много воды, много мостов. Высокие здания. Трамваи проезжают среди травы. Собаки, которые никогда не лают. Дети, которые никогда не плачут. Соседи, которые никогда не ссорятся. Почти не видно полицейских. Тихо. Чисто. Порядок.

В той стране, где я жила, все было иначе. Людские толпы, звуки и запахи, беспорядок, грязь на улицах. Там не было высоких зданий. Очень мало велосипедов. Я никогда не видела тандема. Летний день там мог быть таким же чудесным, но все же другим. Когда я мысленно возвращаюсь в прошлое, я чувствую запах пыли и вижу небо, которое кажется более низким и голубым. Может быть, потому, что детский рай всегда голубее?

Но детские годы прошли. Я выросла, и жизнь ждет меня. Я еще не знаю, выживу ли, но знаю, что хочу этого. То, что произошло, невозможно забыть, но и вспоминать об этом пока не надо. Лучше думать о нашем пребывании в прекрасном Ельмареде, где мы вновь соприкоснулись с природой, которой нам так долго не хватало. Мы жили в школе, гуляли в лесу, плавали в озере, загорали и ели.

Самым главным была еда. Многие из нас все еще по-прежнему припрятывали еду. Это и было причиной скандала с нашим смотрителем Калле. Да еще наша привычка все «добывать». У нас пока было всего несколько вещей, которые нам выдали по прибытии в Любек. При взгляде на простыни и клетчатые чехлы-наматрасники возникало желание пополнить свой гардероб. Мы изрезали большую часть из них и вовсю занялись шитьем. Вскоре у нас появились новые летние рубашки, шорты, юбки, платья. Калле сочувствовал нам, но не мог спокойно смотреть как мы уничтожаем имущество школы. Он провел собрание, на котором упрекал нас. Мы могли понять его точку зрения, но привычка «добывать» что-то вошла в нашу плоть и кровь, трудно было избавиться от нее. Гораздо позже, уже живя в Стокгольме, в так называемых нормальных условиях, я все еще ловила себя на желании «добыть» что-нибудь. Однажды бесцеремонно захватила, по-видимому, бесхозное ведро угля в подвале и только через несколько месяцев поняла, что я наделала. Быстро протекли несколько недель в Ельмареде, и в августе нас переселили в лагерь на остров Лювё неподалеку от Стокгольма. Лагерь состоял из нескольких бараков, отделенных от остального острова оградой из колючей проволоки. Сюзи поправилась, и мы — семеро друзей, подружившихся в Берген-Белсене, — поселились вместе в бараке № 7.

Здесь мы пробудились к действительности. Лето подходило к концу, вместе с ним приближался конец нашего отдыха. Нам дали ясно понять, что мы больше не являемся гостями. Мы — беженцы. Это новое для нас слово звучало неприятно. Из временного гостя, у которого где-то как-будто есть свой дом, я превратилась в беспомощное, маленькое и беззащитное существо, полностью зависимое от чужой доброй воли. Целыми днями, сидя в бараке, мы обсуждали вопрос о том, вернуться ли в Сигет или остаться в Швеции. За исключением Сюзи, ни у кого из нас не осталось семьи в Сигете. Вернуться в пустой дом, в город, из которого нас выгнали, было так же тяжело, как оставаться здесь. В конце концов мы решили остаться — по крайней мере на время.

Жизнь в лагере вызывала у меня постоянное беспокойство. Мне хотелось выйти на свободу. Я хотела избавиться от клейма беженки, приложить все силы к тому, чтобы уйти из Лювё как можно скорее, и начала выяснять возможности для этого. Мне опять пригодилось знание английского языка. Единственной возможностью получить разрешение на проживание в Стокгольме была работа в чьем-то доме. Я нашла место преподавательницы английского языка в одной шведской семье. Так я навсегда рассталась с лагерной жизнью.

15 июня 1949 года