Осколки памяти

От греха подальше нашу ракетную школу летом 1964 года передислоцировали в город Мышанку в Белоруссии. Помню, что ездивший туда старшина роты и сержанты, вернувшись, часами с восхищением рассказывали, какие белорусы сердечные. Как они с ведрами молока, яблок и домашними заготовками приходили в часть и всех военных угощали от чистого сердца. Мне как белорусу это было вдвойне приятно слышать.

Из Минска нам с сыном надо было автобусом добраться до Солигорска. Автобус уходил через два с половиной часа. Прокатились на троллейбусе в центр, прошлись по продуктовым магазинам. Приятно удивились разнообразию мясных и консервных продуктов, чего у нас в Свердловске в середине 70-х не было. Купил в подарок бабушке большую бутылку армянского коньяка.

Сели в наполненный пассажирами автобус, он выехал за город и помчался по автостраде, как сумасшедший. Был густой, белый, непроглядный туман, а он все несся, не сбавляя скорости. Я был в диком напряжении от такой скорости и ограниченной видимости и попытался отвлечься в разговоре с Сашей; не помогало. Наконец автобус остановился на развилке, где нам предстояла пересадка на местный автобус-тихоход и короткая поездка уже в деревню Киевичи.

Приехали. Недалеко от дороги нашли дом бабушки. Зашли, обнялись. Худенькая, маленькая, как воробышек, простенько по-деревенски одетая старушка, говорящая, как и мы, по-русски, с редкими словами по-белорусски. А глаза пронзительные, видят тебя и твои мысли насквозь, как рентген. Накрыла стол для обеда. Я вручил бутылку коньяка. Засмеялась. Из шкафчика в углу достала точно такую же бутылку. Сказала, что побаливает желудок и она перед едой каждый раз выпивает по ложке этого коньяку для улучшения пищеварения. Открыла погреб и велела мне достать свекольного самогона в банке. Я спустился по лесенке в подпол. Из тридцатилитровой пузатой бутыли в литровую банку налил немного самогона. Он был мутный и с плохим запахом. Выпили за встречу. После первой же рюмки самогона у меня «поплыла» голова, он был очень крепким, я чего-то вкусного поел и вскоре отключился на широкой мягкой кровати с большими подушками. Проснулся около полудня на следующий день. Голова была абсолютно ясная и не болела. Только воняло от меня каким-то чертом. Трактор привез бабушке большую тележку крупной сахарной свеклы во двор, и надо было помогать выгружать ее и складировать. Этим делом и занялись.

Общался я с бабушкой несколько дней. Она рассказала, что в этой деревне Киевичи жители все по фамилии Киеня. Других нет. Чтобы отличить друг друга, к каждой фамилии добавляют прозвище. Наши Киени — «адарушкинские», по имени маленькой речки рядом. Убеждала, что все мы — Киени — потомки древнего русского князя Кия, основателя города Киева.

О себе бабушка Киеня Ирина Григорьевна рассказывала, что родилась в 1895 году в местечке Сопоцкин под Гродно. В молодости уехала на учебу в Иваново. Стала ткачихой. В 1917 году, по ее словам, участвовала в революционных событиях. Там же и познакомилась с дедушкой Борисом Киеней, который служил тогда в царской армии и разгонял демонстрации ткачих. Служба его после революции окончилась. Он не захотел служить ни красным, ни белым и вернулся на родину, в эту самую деревню Киевичи, где жили его родители, с молодой женой Ириной. Построили молодые Киени свой дом. Дедушка мой, Киеня Борис Иосифович, родился здесь в Киевичах в 1890 году, жил здесь постоянно после службы и в 1950 году умер, похоронен на местном кладбище.

У деда и бабушки моих было шестеро детей. Все родились в этой деревне Киевичи. Мой отец, Киеня Александр Борисович, был старшим сыном в семье. Родился в 1920 году. Окончил семь классов Семежевской школы, это поселок ближе всего от деревни Киевичи. Получил ветеринарное образование в городе Чериков и был направлен перед войной после присоединения Западной Беларуси к Белорусской ССР в Брестскую область на работу в какой-то организуемый колхоз.

В 1941 году, отступая с советскими войсками под напором фашистов, он сумел пешком за три месяца добраться до Могилевской области и здесь, по словам бабушки, то ли присоединился, то ли создал партизанский отряд. Видимо, присоединился, потому что имел знания по медицине, ведь был ветеринаром, и оказывал посильную помощь раненым партизанам. Там в отряде они и были с моей мамой Марией. Где находился этот партизанский отряд, что в нем делал мой отец, бабушке не известно.

Бабушка встречалась с моей мамой после войны. Встреча их была, по словам бабушки, не очень теплая, потому что Мария была гражданской женой Александра (до 1944 года гражданский брак признавался государством так же, как и зарегистрированный — прим. автора), и не венчаной. А бабушка строго соблюдала церковные законы. Близкие отношения бабушки и моей мамы так и не сложились. Как мне стало потом известно, бабушка очень сильно обиделась на сына, что он вернулся не к ней, когда война началась, а в Чериков, к любимой женщине — моей матери. В нашей беседе я понял, почему именно меня с сыном бабушка пригласила в гости, а мою маму Марию нет.