Осколки под стеклом

Брат рассказывал о двухголовых металлических воинах, строгал из досок щиты и скреплял их жестяными листами. Водил по полям и заставлял находить север, юг, запад, восток…

Грелся на солнышке, вытянувшись всем разморенным теплым телом. Щурился сквозь темные ресницы, улыбался.

Любимый Брат.

В одну из зим с ним что-то случилось. Неохотно открывал дверь, неохотно отвечал на звонки, а потом вовсе пропал, ушел с катка в разгар игры, ушел, не оборачиваясь. Его красную куртку размыло метелью.

Весной у него появился злобный черный зверь — весом в триста килограмм, в сорок литров объемом бака. Его преследовал запах бензина и спиртного. Он больше не улыбался.

Цвели лиловые и белые узоры сирени, далекая звонница отбивала медленные мелодичные удары, разносимые ветром.

— Помоги мне… Последний раз? — Ему уже было четырнадцать.

Протянул Брату истрепанные учебники.

Брат поставил мотоцикл на подножку, подошел медленно, с колючей сталью в глазах.

— Ты знаешь, что ты с детства ненормальный? — спросил Брат. — Упал с качелей… — Он протянул руку и ткнул пальцем в белый треугольничек шрама. — И стал дебилом. Я с тобой возился, потому что родители попросили… С тобой же больше никто не дружил. Я на тебя столько времени потратил зря…

Брат досадливо сплюнул и отвернулся.

Крис слушал, прижав трубку к уху плечом. Записывал. Ровным аккуратным почерком, на неизвестном ни одному человеку языке.

— Как тебя звали? — спросил он, когда трубка умолкла.

— Дима.

— Дима-Димка, — повторил Крис и вдруг съежился в худенькое мальчишеское тело, тронул пальцем лоб, отмечая на себе белый треугольный шрам, провел ладонью по лицу, меняя цвет глаз на светлый, серый.

— Скажи ему, что он не виноват, — попросила трубка. — Скажи, что я был глупым… Он был прав — меня потом лечили, столько врачей с мамой прошли, со мной не дружили, потому что больной и постоянно ревел. Скажи — он ни при чем! Не… говори ничего от себя!

— Не судите… — сказал Крис, поднимаясь. Добавил: — Я знаю. Я твоя служба доверия, Криспер Хайне.

— Верю, — всхлипнула трубка и угасла.

Крис кинул трубку на металлические рычаги. Протиснулся между тяжелым шифоньером и покосившимся малиновым абажуром. Зеркало мигнуло и посерело, свечи рассыпались в прах, посыпая паутину черным мелким пеплом.

На улице его поджидало такси с невыспавшимся и злым водителем.

— Все никак не привыкну, — буркнул он. — Усталость, черт бы ее побрал! Все мотаюсь…

— Ничего не поделаешь, — сказал Крис, устраиваясь на заднем сиденье. — Тебе платят? Вот и вози.

— Платят! — буркнул водитель, выворачивая машину из гулкого городского колодца.

Ехали долго. Крис успел задремать, подложив руку под округлый подбородок.

— На месте, — сказал водитель и впустил в машину ледяной ночной воздух.

Крис вышел из машины и хлопнул дверцей. В небе легонько вьюжило.

Подъезд, этаж, квартира… Об этом Крис даже не задумывался. Шел себе и шел, ровным мягким шагом, шел по дорожкам, лестницам, сквозь двери.

Миновал последнюю. На стенах смутно виднелись оборванные плакаты с разрисованными матовыми лицами. На полках громоздились журналы вперемежку с книгами — Купер, Лондон, Стругацкие… В углу тихо потрескивал остывающий монитор, а на столе — диски, таблетки, пепельница, скрепки, разбитые рамки, клочки, смятая футболка, кусок провода…

Крис снял куртку, аккуратно положил ее на покосившееся старое кресло. Под креслом тускло поблескивали гантели.

— Брат, — позвал он.

Парень, лежащий на узком диванчике, отнял руку от лица и открыл темные ночные глаза.

— Тише, — шепотом сказал Крис, мягко ловя его кисть. — Не надо крестов.

— Ты умер, — спокойно сказал Брат, высвобождая руку. — Я тебя видел. Ранка на щеке… Синяя.

— Глупость, — сказал Крис и присел рядом. — Я и не так бился. Забыл? И ничего — живой же остался.

Парень тоже сел. Закрыл глаза.

— Ты не умеешь врать… даже сейчас не научился. Помнишь, про котенка врал? Матери сказал, что нашел его возле мертвой кошки, думал, что она сжалится, а она тебе сказала, что он тогда точно чумкой больной и выкинула.

— Но мы его потом вырастили, — напомнил Крис. — На чердаке держали и носили туда молоко тайком.

— А он пищал, и соседи все равно нашли.

— Пошли на рынок и продали его там за сотню какому-то старичку.

— А ты только ему согласился продать, сказал — глаза добрые… Дима-Димка, прости меня…

— Я и не обижался, — сказал Крис.

— Я к тебе привязался так, что страшно стало…

— Все ты правильно сделал, — проговорил Крис, отходя к окну.

— Бросил… больного… одного.

Мерцающие снежинки легонько терлись о стекло. Позади лились чужие слезы.

— Брат, — твердо сказал Крис. — Мне от твоих слез и вины больно. Ты меня держишь. Отпусти. Последняя мысль не умирает.

— Лучше бы ты меня проклял.

— Не судите… — сказал Крис.

— Дима. А ведь это не ты.

Крис развернулся, улыбнулся. Тоненький хрупкий мальчишка стоял перед Братом.

— Попросили, — одними губами выговорил Крис.

— Передай привет, — сказал Брат. — Пусть успокоится.

— Не судите… — повторил Крис, садясь в машину.

Водитель покосился на него в зеркало заднего вида, завел двигатель.

— Чего такой злой? — спросил он.