Осколки прошлого

Энди почувствовала давление на своей руке. Лора с трудом пыталась развернуть свой стул спиной к зевакам. Каждый момент словно заклинивало в поле зрения Энди, будто она смотрела старый кукольный мультфильм. Рука Лоры дрожала, пока она пыталась перевязать свою кровоточащую ногу скатертью. Белая штука, торчавшая из брюк, оказалась не костью, а осколком фарфора. Лора была правшой, но нож, торчащий из ее левой руки, все равно не давал ей возможности перевязать ногу. Она обращалась к Энди и, видимо, попросила о помощи, но все, что Энди слышала, был Звук.

— Энди, — сказала Лора.

И-и-и-и-и-и-и-и…

— Андреа.

Энди внимательно смотрела на рот своей матери, пытаясь понять, слышит ли она слова или считывает их по губам: они были настолько знакомы, что мозг обрабатывал их скорее как услышанные, чем как увиденные.

— Энди, — повторила Лора. — Помоги мне.

Эта фраза к ней пробилась. Еле слышная просьба, будто ее мать говорила через длинную трубу.

— Энди. — Лора схватила обе ее руки в свои. Ее мать скрючилась на стуле. Ей явно было очень больно. Энди присела на колени. Она начала завязывать скатерть.

Затягивай туже…

Вот что посоветовала бы Энди человеку, в панике позвонившему в диспетчерскую: Не бойтесь сделать ей больно. Затяните ткань настолько туго, насколько сможете, чтобы остановить кровотечение…

Все было по-другому, когда это твои руки затягивают ткань. Совсем по-другому, когда боль, которую ты видишь, отражается на лице твоей собственной матери.

— Энди. — Лора подождала, пока она поднимет голову.

Глаза Энди не могли сфокусироваться. Она хотела быть предельно внимательной. Ей нужно было быть предельно внимательной.

Мать схватила Энди за подбородок и как следует потрясла, чтобы вывести ее из ступора.

— Не разговаривай с полицией, — сказала она. — Не подписывай показаний. Скажи им, что ничего не помнишь.

Что?

— Пообещай мне, — настаивала Лора. — Не говори с полицией.

Четыре часа спустя Энди так и не поговорила с полицией, но скорее потому, что полиция не говорила с ней. Ни в дайнере, ни в машине «Скорой помощи», ни сейчас.

Энди ждала за закрытыми дверями хирургического отделения, пока врачи оперировали Лору. Она уселась на жесткий пластиковый стул. Она отказалась прилечь, отказалась от предложения медсестры предоставить ей койку, потому что с ней все было нормально. Это Лора нуждалась в помощи. И Шелли. И мать Шелли, чье имя Энди никак не могла вспомнить.

Но кем еще была миссис Барнард, как не матерью для своей дочери?

Энди откинулась на стуле. Ей нужно было держать голову определенным образом, чтобы шишка на затылке не пульсировала и не ныла. Панорамное окно с видом на побережье. Энди помнила, как ее мать утянула ее вниз. Удар затылком, когда ее череп стукнулся о стекло. Окно, пошедшее паутиной трещин. То, как быстро Лоре удалось подняться на ноги. То, как она выглядела и насколько спокойно говорила.

То, как она показала пять пальцев — четыре на левой руке, один на правой, — когда объясняла стрелку, что у него остался всего один патрон из тех шести, которые у него были.

Энди потерла лицо руками. Она не стала смотреть на часы, потому что если бы она смотрела на них каждый раз, когда ей этого хотелось, то время тянулось бы бесконечно. Она провела языком по пломбам. Металлические уже давно удалили и заменили композитными, но она все еще помнила, как из-за Звука они почти что вибрировали у нее в зубах. В ее челюстях. В ее черепе. Этот концентрированный, навязчивый писк, от которого ее мозг, казалось, готов был взорваться.

И-и-и-и-и-и-и-и…

Энди изо всех сил зажмурила глаза. Тут же перед ними стали прокручиваться образы, как во время тех слайд-шоу, которые Гордон устраивал после каждого отпуска.

Лора выставляет руку.

Длинное лезвие пронзает ее ладонь.

Она выхватывает нож.

Всаживает лезвие в шею парня.

Кровь.

Столько крови.

Джона Хелсингер. Так звали убийцу. Энди это знала — хотя не могла точно сказать откуда. Может, оно прозвучало по рации, когда она ехала в машине «Скорой помощи» вместе с матерью? Может, оно прозвучало в новостях по телевизору, когда Энди провожали в комнату ожидания после распределения пострадавших по палатам? Может, оно прозвучало из уст медсестры, когда она вела ее к хирургическому отделению?

«Джона Хелсингер, — прошептал кто-то так, как обычно говорят о человеке со смертельным заболеванием. — Убийцу звали Джона Хелсингер».

— Мэм? — перед Энди стояла офицер полиции Саванны.

— Я не… — Энди пыталась припомнить, что велела ей говорить ее мать. — Я не помню.

— Мэм, — повторила офицер, и это было чудно́, потому что она была старше Энди. — Прошу прощения за беспокойство, но там мужчина. Он говорит, что он ваш отец, но…

Энди посмотрела в конец коридора.

Гордон стоял рядом с лифтами.