Осколки прошлого (СИ)

«Какая баня в такую жару!» — подумала я, вытаращив глаза, во-первых, от сложившейся ситуации, во-вторых, от его вида. «Хорошо, что Ритка этого не видит, ее бы точно удар хватил!» Но ему и этого показалось мало, и он продолжил:

— О, извини! Не знал, что у тебя важные гости. Присоединяйтесь, Господин мэр! — сказал он, обращаясь к Глебу, — Все, что происходит в Вегасе, остается Вегасе! — он хлопнул дверью и исчез так же внезапно, как и появился.

«Идиот», – я мысленно чертыхнулась. Конечно, если Бес не может убить жену Клима, то сына и подавно, но и играть с ним в кошки-мышки все же верх безумия. Никто не знает, насколько хватит его терпения. Я видела, как ходят желваки на его лице, а еще в красках представила картину, которую он нарисовал в своей голове. Собрав всю волю в кулак и вложив в интонацию всю покладистость, на которую была способна, я начала не поворачиваясь:

— Глеб… — слова довались мне с трудом, — Это не то, что… — он не дал мне договорить, усмехнувшись, сказал:

— Брось, милая! Я знаю, что тебя «зачитали», отчасти в этом есть и моя вина. Не можешь же ты бить по голове всех, кто к тебе прикасается.

Поднявшись, он приблизился, я почувствовала его кожей, дыхание сбилось, пульс участился, тело стало ватным, будто не моим. Он стоял сзади, почти вплотную, а я не могла совладать с собой, чтоб повернуться. Едва касаясь губами моего уха, он произнес:

— Но для меня-то ты — библия, и я уничтожу всех, кто посягнул на святое.

Я сжимала нож с такой силой и не сразу сообразила, откуда на столешнице кровь. Это немного отрезвило меня, откинув его в сторону я резко повернулась, наши лица были слишком близко и я прошипела глядя ему прямо в глаза, чтобы он почувствовал всю ненависть, которую я к нему испытывала:

— Если я — книга, то ты разодрал меня на странички, с остервенением, без жалости, наслаждаясь процессом. Ты продолжаешь кромсать листочек за листочком, при этом уверен, что изловчившись можно еще что-то прочитать. Но нет, Глеб, остались одни ошметки, гордись собой! Ты тогда сказал: «Ты пожалеешь, что осталась жива». Черт, ты прав. Я жалею, каждый день, каждый час, каждую минуту! Я никогда тебя не прощу! Я никогда не прощу себя! И честно говоря, мне все равно кто меня там «читает».

Я увидела в его глазах боль и сожаление. Его сердце, как и мое было выжжено до тла, только он еще надеялся прорастить остатки чувств на пепелище. Я же видела между нами лишь пропасть из взаимных обид, потерь и недоверия. Аккуратно заправив выбившуюся у меня прядь волос, он тихо произнес:

— Я все исправлю, вот увидишь. Залатаю, заштопаю, склею. Ты все забудешь, и я сделаю тебя самой счастливой, — знал бы он тогда, какими пророческими окажутся его слова.

Развернувшись, Бес пошел в сторону выхода, у двери сказав:

— Но ты объясняешься, значит, у меня еще есть шанс.

Как только дверь за ним захлопнулась, я упала без сил на табуретку и разрыдалась. С момента нашего знакомства все конфронтации с Бессоновым выматывали меня на нет. Он всегда бил по самому больному, выводил из себя и вынуждал говорить то, что я хотела скрыть. Вот и в этот раз, вместо того, чтобы проявить безразличие, я вступила в перепалку и вывалила ему все свои обиды, а он с победным видом, убедившись в том, что мне до сих пор больно, хлопнул дверью и пошел все исправлять. Вдоволь наревевшись, и забыв про окрошку, я пустилась к Михалычу.

Зайдя во двор, направилась прямиком в баню. Без стука распахнув дверь, увидела улыбающегося во все тридцать два зуба, Макса. Он прикрыл причинное место веником:

— Полегче, Матушка! Ты не купала меня в детстве, чтоб вот так вот врываться!

— Скажи на милость, что за концерт? — рявкнула я, разозлившись еще больше от того, что сама себя поставила в неловкую ситуацию, теперь приходится стоять и не обращать внимания на открывшиеся красоты.

— Не концерт, а пьеса. Отелло. Хотел избавиться от тебя чужими руками. По моим представлениям ты должна уже хрипеть — расхохотался он, — или раздевайся, или выметайся.

— Я не знаю, какая у тебя информация, но считаю, должна предупредить, дитя ты неразумное: еще одна такая выходка и роль Дездемоны[1] достанется тебе! — с этими словами я круто развернулась и вышла из бани, успев выделить годовую норму пота.

Направилась я не домой, а к Михалычу, заглянув в дом, не нашла там хозяина, зато на крючке сиротливо болтались ключи от машины. Собственно, за ними я и пришла. Выезжая со двора, успела расслышать трехэтажный мат, которым покрыл меня, выскочивший из бани Макс.

Направилась я в город, по адресу, с которого ушел в неизвестность Кучеров. Мне необходимо было чем-то занять свой мозг, чтоб не думать о Глебе, о его словах и навязчивой идее получить меня любой ценой.