Осколки разбитой кружки

Аран открыл рот, чтобы сказать, что делает ему одолжение и дарит свою ручку просто так. Но потом за доли секунды он посмотрел на эту ситуацию символично. Дело было ведь не в ручке, а в принципе равенства. Арану не нравилось чувствовать себя все это время обязанным Гарду, и наконец он может вернуть ему долг таким же разговором. И не стоит ко всему прочему добавлять новых долгов чести. Если это важно для Артура, то пусть они оба действительно будут на равных. Больше никаких обязательств и долга. Равный счет во всем. И он молча дотянулся до серебристой тяжелой ручки и сунул ее себе в карман. Решив немного разрядить обстановку, Аран пошутил:

– А ты знаешь, что если на холоде она перестанет писать, то к ней можно поднести спичку, и она снова будет работать?

– Серьезно? – снова сбоку, чуть хмурясь, переспросил Артур. – Вот это вещь. Я ее сегодня же в свой позолоченный футляр положу и на пьедестал посреди комнаты.

Аран невольно усмехнулся:

– Тебе если еще чего-то надо, карандаш там, резинку стирательную, ты обращайся всегда.

– Обращусь, – с тем же хмурым видом, но уже более расслабленно отозвался Гард.

Когда принесли пиццу, они не сразу стали есть. Артур все еще пребывал в странном угнетении, то и дело глубоко вздыхая и окидывая пиццерию взглядом без особой надобности. А Арану то и дело становилось не по себе от этого молчания, и, не зная, как помочь ему разговориться, он лишь смотрел на Гарда и ничего не делал.

– Тот твой приятель, – неожиданно заговорил Артур, вроде как желая просто нарушить тишину, – ну, с которым вы в ресторане были и тогда, в столовой…

– Сим? Его Симон зовут.

– Я его в университете видел несколько раз.

– Он на машиностроительном учится. Это мой друг детства.

– О чем вы обычно с ним говорите?

– О чем? – Аран задумался. – Да в общем-то ни о чем конкретном. Так, больше шутим только. Смеемся.

– М. А с кем ты обычно говоришь?

– Хм, ни с кем. Раньше с братом много разговаривали, обо всем. Больше не говорим особо.

– А. Я думал, я один такой, – добавил тише Гард.

– У тебя же столько друзей! – удивился Аран.

– Да какие это друзья, – наморщился Артур. – У них ни сердца, ни ума.

– А как же Лейла?

– С ней я тем более говорить больше не могу.

– Почему? Вы с ней поссорились?

На лицо Артура вновь набежала тень скорби и отрешенности:

– Мне до нее нет дела, – рассеянно проговорил он.

– Эй, Арти, ты чего творишь? – незлобно, но с легким упреком возразил Аран. – Ты же не играешь ее чувствами?

– Я уверен, она знает, что ничего серьезного в наших свиданиях нет, – чуть пристыженно, оправдываясь, кинул он. – И я ничего ей не обещал. Сама навязывается.

– Знаешь, какое есть у евреев изречение? – сказал Аран, дотягиваясь до пиццы, чтобы разбавить слишком напряженный разговор. Он не хотел звучать так, будто читает нотации или учит кого-то жить. – Мужчина должен есть меньше, чем может себе позволить, одеваться так, как может себе позволить, и уважать женщину больше того, чем может себе позволить.

Артур поднял на него циничный взгляд, однако, когда заговорил, подобно Арану звучал незлобно:

– Надо же было мне из всех слушателей найти именно еврея, напичканного всякими народными мудростями!

Аран слегка рассмеялся.

– Но я серьезно, – продолжил Гард, – их таких много, и они похожи и по характеру, и даже на лица. Вечно зовут на всякие вечеринки, вешаются на шею, на следующий день сбиваются в свои девичьи группки, обсуждают тебя до костей, сплетничают о тебе, чтобы на следующем вечере уже, как по какому-то графику, поменяться очередью и снова к тебе приставать. Таких сложно уважать. Я как могу, проявляю к ним хотя бы минимальную учтивость, на ужин пригласить или еще куда, но чаще держу их подальше от себя. Но теперь с ними, кажется, со всеми покончено. Я ни одну из них видеть не хочу.

Он замолчал в приступе мучительного откровения. Аран дал ему время побороть временную слабость, не задавая вопросов, и просто ждал.

– Это все между нами, – снова напомнил ему Гард, перед тем как вернуться к разговору.

– Конечно, – заверил его Аран.

Артур еще немного помолчал, будто на исповеди решаясь признаться святому отцу в своих грехах, а потом как на духу, задержав дыхание, произнес:

– Я влюблен, Аран.

И неожиданно опустил голову, ткнувшись лбом о стол. Аран шокировано поднял брови. Что бы он ни ожидал услышать, это в список потенциального не входило. Все, что он нашелся ответить, было жалкое:

– И это явно не Лейла.

– Да какая к черту Лейла! – приглушенным голосом проговорил Гард в стол. – Она даже рядом не стоит с ней! Эх, если б ты знал!

Он снова поднял голову и вымученным взглядом посмотрел в глаза Арану, пытаясь донести до него важность такого признания:

– Я на самом деле люблю. То есть, это не какое там мимолетное чувство, оно самое настоящее. И я себя знаю: это то самое, потому что я законченный однолюб и никого мне больше не надо. Черт!

– А она-то знает? – спросил Аран, все еще пребывая в смешанных чувствах.