Осколки Русского зеркала

Казаки мигом оказались в сёдлах и пятьдесят казачьих сотен ринулись из леса на пробуждающийся бивак французской армии. Полусонных солдат добивали на месте, поджигали палатки и зарядные ящики, что сразу вызвало большую панику. Французы всё же в середине своего лагеря моментально организовали линию обороны, и пришедшие в себя кирасиры устроили контратаку. Бой разгорался нешуточный, потому что Мюрат принялся постепенно вводить в сражение свои полки, но тут подоспели русские колонны и стали теснить французов. Оборонная линия продержалась недолго, и французы кинулись отступать.

Это первая победа при Тарутине решила исход войны в нашу пользу. Да, это была именно первая победа со времени перехода французских войск через Неман. И эту победу принесли русским войскам донские казаки. Причём, Тарутинское сражение показало и русским, и французам, что армия Наполеона уже не в силах бороться с русскими ополченцами.

Как при наступлении Наполеона на Русскую землю донцы наседали на французов и всюду теснили их, так и при отходе врага казаки постоянно преследовали французскую армию, досаждая молниеносными наступлениями.

Как-то середине октября Наполеон отправился верхом с конвоем в сопровождении генералов Раппа и Коленкура осмотреть поле только что проигранного ими сражения под Малоярославцем. Они не отъехали даже на версту от бивака своей гвардии, как император увидел у деревни Городня выходящую из леса стройную колонну. Верховые ехали ровными отделениями, и Наполеон подумал, что это идёт французская конница. Но вдруг колонны принялись перестраиваться во фронт и растекаться по полю. Показались зловещие казачьи пики.

– Государь! Это казаки! – в испуге закричал Коленкур.

– Не может быть, – не поверил Наполеон. – Вы в своём уме, генерал? Здесь не может быть никаких казаков.

А казачья лава уже неслась к дороге.

Генерал Рапп схватил под уздцы лошадь императора, дал шпоры своему коню и пустился наутёк.

– Да это же наши, уверяю вас, – пытался на скаку возражать Наполеон. – Никаких казаков быть не может возле императорской ставки!

– Это казаки! – снова крикнул перекошенным от страха ртом генерал Рапп.

– О, мой Бог! – воскликнул Наполеон.

Видимо до него, наконец, дошло, что это действительно были донцы. Император выхватил шпагу и помчался к лагерю, оставив конвой для прикрытия своего отступления. Но удрать Наполеону не удалось бы, потому что донцы наступали несколькими полками. Спасло французского императора то, что атаману Платову есаулы доложили о большом количестве французской артиллерии, находящейся неподалёку. Донцы захватили и увезли с собой одиннадцать орудий, а оставшиеся двадцать девять вывели из строя.

С первых дней ноября начались сильные морозы, и посыпал обильный снег. Наполеоновскую армию заставили идти тем же путём, которым французы шли на Москву и который был разорён. Нигде нельзя было найти ни продовольствия, ни фуража. К тому же, настоящая русская стужа увеличивала страдания французов. Казаки находили целые биваки замёрзших людей, а в одном из лагерей напали на гревшихся у костра.

На огне стоял большой котёл, в котором варилась человечина! Господь наказывал бравых французов голодом за разорённую страну так, что они принялись поедать друг друга. Но и казакам приходилось не сладко. Полки таяли. В тысячном Атаманском полку осталось только полтораста человек.

Но эти оставшиеся так неутомимо гнали бежавших из России французов, что те принялись сдаваться любому русскому мужику с ружьём. Пленных уже не брали. Зачем они? У французов отбирали оружие и отпускали на все четыре стороны. Бывшие французские солдаты принимались бродить по окружным деревням и с протянутой рукой обращались к русским крестьянам: «Шер ами, шер ами-и-и», – звучало в самых непредсказуемых местах русских поселений. С той поры французов помнят в народе только как шаромыжников.

Казаки же отбирали у сдающихся в плен французов священные сосуды из церквей, серебряные оклады, содранные со святых икон, и честно сдавали всё это в какой-нибудь попавшийся по дороге храм или армейским маркитантам. Однажды маркитант Литовского полка Щеглов заприметил у подъехавшего казака большой мешок, перекинутый через луку седла, и спросил:

– А тут у тебя нет ли чего продажного, станичник?

– Нет. Это церковное серебро, – ответил тот. – Я обещал пожертвовать его в какую-нибудь церковь. Боже сохрани, чтобы я попользовался хоть одним золотником.

– Отдай тогда на нашу церковь, – предложил чиновник.

– Это ладно. Бери! – махнул рукой казак, снял тяжёлый мешок с седла и передал маркитанту. А потом беззаботно свистнул и уехал, не назвав даже своего имени.

Этот случай стал известен Государю Императору, потому как чиновник Литовского полка сам поведал об этом при случае и передал всё собранное им серебро в руки адъютантов Его Императорского Величества.