Осколки Русского зеркала

«Во имя Отца и Сына и Святого Духа. На сём месте положено тело рабы Божией Ксении Григорьевны, жены придворного певчего, в ранге полковника, Андрея Феодоровича. Осталась после мужа 26-и лет, странствовала 45 лет, всего жития её было 71 год, называлась „Андрей Феодорович“. Кто меня знал, да помянет душу мою, для спасения своей души. Аминь».

– Дальше, дальше, – нетерпеливо потребовал Александр.

Фёдор Кузьмич перелистнул ещё несколько страниц и внимание его привлекла какая-то запись.

Здесь вот ещё про неё записано, только это касается уже вашего батюшки:

«Часто прихожане Смоленской церкви слышали таковы слова пророчицы Ксении: – Скоро плакать на Руси будут. Как войдёт он во врата сии, всей жизни ему будет столько, сколько букв над воротами в речении библейском!

Речи пророчицы услышал как-то пришедший сюда Григорий Пильников, один из архитекторов Михайловского замка. Он-то и обнародовал, что мрамора для отделки Воскресенских ворот не хватило, и облицовочный мрамор был взят со строительства Исаакиевского собора и что одна из мраморных плит уже укреплена над воротами замка. А надпись на плите гласила: ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТЪ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ».

– Вот, именно это! – воскликнул император. – Батюшку моего убили за несколько недель до сорокасемилетия! И это мой грех! Я не имею права быть не только царём Государства Российского, а и вообще человеком! Только покаяние может исправить равновесие природных сил. Но дальше где-то есть о цесаревиче. Найди!

– Не извольте сомневаться, – всё записано, – Фёдор Кузьмич перевернул несколько листов и прочёл ещё одну молитву блаженной Ксении:

«Боже! Даруй царю Твой суд и сыну царя Твою правду. Во дни его процветёт праведник, и будет обилие мира по свержении врагов его, доколе не перестанет луна. Но не предстанет он перед Тобой государем, а схимником…».

– Это явно не про батюшку моего предсказано, – уверенно произнёс император. – Войн в его царствование не происходило, а то, что он стал гроссмейстером масонского ордена, лишь помогло определить каких царедворцев гнать надо не только из дворца, а вообще за пределы России.

– Это и вам помогло избавиться от масонства, ваше величество, – подсказал камергер.

– Так да не так, – отмахнулся Александр. – От этого гнилья так скоро не избавишься. Среди дворян не особо почитают евреев, однако с лёгкой руки графа Голицына все стремятся записаться в масонскую ложу, будто еврейская лавочка и масонская ложа – это совсем разные вещи. Благо, я приказал выпустить манифест о запрете тайных обществ. Вот и будет брату моему попечение за державу Российскую.

– Константину?

– Нет, Фёдор Кузьмич, в этот раз ты ничего не угадал, – обрадовался император и как ребёнок захлопал в ладоши. – Константин – слишком добрый и капризный. Настоящему Государю не след быть снисходительным к пожирателям земли русской. Я как мог, управлялся с ними, но и моих стараний недостаточно. Если бы батюшка был жив, он Россию давно очистил бы… Я много неправого сделал, когда в первом же месяце моего царствования отменил все батюшкины вердикты и законные непослушания праву Государства Российского. Ну, да ладно. Ты утром оповести моих братьев, что сегодня мы идём на литургию в Лавру Александра Благоверного. Им надлежит быть со мною, дабы принять благословление от митрополита Серафима. А теперь я почивать желаю…

Камергер принялся готовить Александра ко сну, а тот ни словом больше не обмолвился. Лишь, ложась в постель, наказал Фёдору Кузьмичу, прочитать вечернее правило. Это разрешалось делать только самым близким членам царского семейства, но бывший казак Овчаров уже давно себя чувствовал частью семьи российского императора. Возведённый в чин камергера, в который мог быть зачислен только дворянин высокого звания или же войсковой генерал, Фёдор Кузьмич всю свою жизнь посвятил Государю царства Российского.

Он отправился в царскую часовню, находящуюся на этом же этаже и принялся совершать вечернюю молитву по старообрядческому канону. Фёдор Кузьмич в отличие от Александра никогда не кидался к различным проповедникам божьим, какими бы они модными ни были.

Казачку Феде Овчарову отец с матерью с ранних лет доходчиво объяснили, от чего в 1666 году на Московском Соборе патриарх Никон узаконил «щепотную» религию, но не получилось у нелюдя-патриарха обесчещивание земли русской. Царь Алексей Михайлович сослал-таки властолюбивого упыря дожидаться своего конца в Белозёрский монастырь.