Осколки старого мира (СИ)

Смысла прятать свои знания за хитрыми формулировками не было уже давно.

— Вот как… — задумчиво протянул Леандр, — Должно быть, эта женщина была ему очень дорога.

Чародею вдруг очень сильно захотелось ему вмазать.

— Ему было на нас плевать. Он лишь делал то, чего, как ему казалось, требует его честь.

— Это он вам сказал?.. — осведомился Герцог.

— Я никогда его не видел, — ответил маг, — Он никогда не интересовался моей судьбой. Наводит на определенные рассуждения, вы не находите?

Леандр покачал головой:

— В таком случае, не стоит судить, не зная точки зрения другой стороны. В мире аристократов есть много сложностей, о которых вы едва ли даже подозревали.

— Если вы хотите сказать, что он тут жертва, а мама сама виновата, — агрессивнее, чем следовало бы, оборвал его юноша, — То считайте, уже сказали. И я вас не послушал; можете считать, что это свидетельствует о моей тупости или ограниченности, мне все равно. Я могу идти?

— Идите, — невозмутимо кивнул Герцог.

Килиан ушел. Следовало, наверное, вернуться в тронный зал и присоединиться к продолжению праздника, но ему не хотелось этого. Хотелось побыть одному. Люди раздражают. Они громкие, они надоедливые, они в большинстве своем тупые. Где один человек, вскоре находится ещё несколько. И все это роится и копошится, как кучка насекомых. Отвратительно.

Да. Дело в отвращении. А вовсе не в том, что гордый чародей не хотел, чтобы кто-то видел его слезы.

Килиан шел, не разбирая дороги и чувствуя разливающуюся горечь поражения. Его идеи оказались всего лишь наивным бредом глупого мальчишки. Эта цель, которую он преследовал, не была нужна никому, включая его самого.

О, нет, он не жалел о том, что некогда хитростью и волшебством обеспечил себе место в рядах спасательного отряда. Он узнал немало интересного и потенциально полезного, а также, что ещё приятнее, познакомился с Ланой. Да и спасая шкуру единокровного брата, он испытывал некое извращённое удовольствие.

А главное, оставалась ещё одна цель. Более важная, чем все остальные. И эта цель уж точно не окажется всего лишь иллюзией.

Не должна оказаться. Не имеет права.

Мельком подумав, что герцогской наградой можно было бы распорядиться не настолько тупо, Килиан остановился и огляделся, пытаясь понять, куда его занесло и как пройти в библиотеку. Нужно было поработать с дозакатными картами. С той картой, что была у него, Координаты Гмундн не соотносились: цифр в них больше, чем в координатах на той карте. Учёный хотел сравнить данные с теми картами, что найдутся в столичной библиотеке.

Он уже сделал шаг, когда услышал сдавленный всхлип.

Лана сама не знала, на что надеялась. Что «принц» проникнулся глубоким и искренним чувством к спасшей его «ведьме»? Что сейчас возьмёт и признается в любви? Смешно же. Смешно и вдобавок — жалко и нелепо.

И все же, зачем-то она постаралась пересечься с Амброусом на балу в их честь. Зачем? Она и сама не знала. Просто чувствовала, что так надо.

— А, эжени, — чуть поклонился маркиз, — Рад видеть вас.

Он приложился губами к ее запястью, и Иоланта мигом почувствовала желание убраться отсюда подальше. Она поняла, что с самого начала идея пообщаться с Амброусом на балу была крайне неудачной.

Потому что в этом приветствии и в этом поцелуе было столько фальши, столько лжи, столько притворства, что казалось, она ими сейчас отравится.

О, нет, маркиз не испытывал к ней враждебности или неприязни, ничего такого. Но и чего-либо теплого не было тоже. Безразличие и холодная, «дежурная» вежливость, — вот и все, что «ловила» Иоланта от мужчины, которого полюбила.

— Маркиз, — нашла в себе силы улыбнуться она, — Мы с вами не общались с того самого момента, как корабль пристал к берегу.

— Действительно, — подтвердил он, — Приношу свои искренние извинения. Это было совершенно непростительно с моей стороны. Вы понимаете, государственные дела.

— Понимаю, — кивнула Лана, хотя и Тэрл, и Килиан, нагруженные не меньше, всё-таки находили на нее хоть немного времени.

«А если я скажу ему, что люблю его, он останется так же холоден?» — пронеслась мысль в голове. Лана решила, что попытка не пытка…

Но промолчала. Не хватило решимости сказать.

— Вы сегодня необычно молчаливы, — заметил маркиз.

— Это хорошо или плохо? — спросила она, подумав, что витая мыслями где-то далеко, наверное, производит впечатление блаженной.

— Это необычно, — ответил он, — Как правило, вы говорите гораздо больше.

Что ж, тут он был прав. Говорила она всегда много. Часто ее упрекали за это. Говорили, что она «грузит» собеседника. А кое-кто даже сравнивал ее речь со словесным поносом.

— Кстати, позвольте восхититься вашим певческим талантом, — продолжал маркиз, — Вы никогда не думали о том, чтобы попробовать себя на сцене?

О, она об этом думала. Порой она об этом даже мечтала. Как и, возможно, любая женщина, она наслаждалась мыслями о признании и всеобщем обожании. Но в то же время это ее и ужасало. Страшно было представить себя в центре внимания десятков людей, жадно ловящих любой промах, любое несовершенство… Бр-р-р, в общем.