Осколки старого мира (СИ)

Бастардом он себя чувствовал. Бастардом и ничем более. Потому что «бастард» — это клеймо, которое не смыть никакими делами и никакими подвигами.

— Все равно я ценю это, — упрямо повторила женщина, — Кроме того… Я ценю уже то, что говорю с вами. Вы первый, с кем я говорю так, за долгое, очень долгое время. Я так по этому соскучилась, вы даже не представляете.

Слова про «очень долгое время» (почему-то Килиан догадывался, что «очень долгое» — это не неделя и не месяц) побудили юношу задать вопрос, который интересовал его с того момента, как он обратил внимание на особенности ее внешности:

— Вы призрак? В смысле…

Юноша сперва указал на нее пальцем, затем вдруг сообразил, что указание прямо на грудь может быть истолковано весьма превратно. Покраснел и на всякий случай спрятал руки за спину.

— Призрак? О Боже, нет! Я живая… Хоть порой и жалею об этом…

В голосе незнакомки слышалось столько печали, что против своей воли Килиан ощутил острое желание помочь ей в ее беде. Если бы он еще знал, как…

— Просто меня здесь нет.

Это весьма неожиданное завершение заставило студиозуса удивленно моргнуть.

— Нет? То есть как…

— Это всего лишь проекция моего сознания, проявленная через голограмму. На самом деле я очень далеко отсюда.

— Где именно? — тут же уточнил Килиан.

— Точно не знаю. Много лет как меня бросили в темницу, где я отрезана от любых источников энергии. Мне приходится сжигать собственные жизненные силы, чтобы сделать хоть что-то… И даже так мои возможности ограничены. Я могу послать проекцию своего сознания лишь в те места, которые в точности представляю себе. А за прошедшие годы мир изменился слишком сильно, и большинство мест уже не похожи на то, какими помню их я. Здесь, в горе Стефани, когда-то была моя лаборатория; со временем мне удалось представить, как она могла измениться без меня. Но это стало возможным лишь потому что здесь не было людей. Видишь иронию?

Килиан иронию видел. То, что она делала, чтобы встретить людей… было возможно лишь потому что людей она встретить не могла. У Судьбы жестокое чувство юмора.

Но видел он и кое-что еще.

— Много лет? Или веков?

Впервые за их разговор незнакомка слабо улыбнулась.

— Ты не только храбр, но и умен. Лет. Веков. Возможно, даже тысячелетий. Честно, я сбилась со счету.

Килиан уже начинал догадываться, кто перед ним. В общем-то, предпосылки для этой догадки у него были уже давно. Но слишком уж невероятна она была. Ужасна. Чудовищна. Чудесна.

Поэтому он ее так и не озвучил.

— Прости, что так много говорю, — повинилась женщина, — Но когда столько времени проведешь в одиночестве, сложно остановиться. Можешь сказать мне свое имя? Пожалуйста.

— Килиан Реммен из Иллирии.

Если студиозус и допускал мысль, что незнакомка может использовать его имя, чтобы как-то навредить ему, заколдовать или подчинить, то она исчезла от одного взгляда на выражение отчаянной мольбы на прекрасном лице. Не мог он отказать ей в столь маленькой просьбе. Это нужно иметь совсем уж каменное сердце.

— А я Ильмадика, — представилась она в ответ, — Очень рада нашему знакомству. Надеюсь, ты не против, если когда-нибудь я приду к тебе?

— Конечно, — о том, чтобы быть против, он и не задумался, хотя задался вопросом, каким же образом она к нему «придет».

— Спасибо! Спасибо, спасибо, спасибо! Я больше не одинока! Сейчас мне надо будет исчезнуть: действие проекции подходит к концу, да и я чувствую, что кто-то приближается. Они могут не понять. Знаешь… лучше не говори им обо мне.

— Хорошо, — кивнул юноша, догадываясь, кто может приближаться.

Разумеется, это должны были быть Элиас и Валлис. И они действительно могли не понять, особенно если он был прав.

— Еще одна просьба, — сказала Ильмадика, — Твой нательный крестик. Он ведь медный, правда?

— Да, — с легким удивлением ответил студиозус.

— Дай его мне, пожалуйста.

С легким недоумением Килиан протянул крестик. Он не знал, как Ильмадика собирается взять его через иллюзорный образ. Но стоило металлу коснуться прозрачных пальцев, как крест рассыпался серебристо-белой пылью.

Наверное, ему следовало ужаснуться дьявольскому колдовству. Но почему-то Килиан вместо этого почувствовал, что теперь все будет правильно. В Бога он не слишком-то верил. Свою религиозную принадлежность описывал как «аутотеист», то есть, «верящий в себя как в бога». Мысленно, конечно. А то у Инквизиции могли возникнуть определенные вопросы.

Так что креста ему было не жаль.

Ильмадика улыбнулась невероятно светлой и обаятельной улыбкой, а потом растаяла в воздухе. А еще секундой позже коридор озарил свет факелов.

Заслышав голоса Элиаса и Валлиса, Килиан торопливо выбежал обратно к тому месту, где сражался с роботом-охранником.

— Смотрите, что я нашел! — крикнул он.

— Килиан? — удивленно переспросил Валлис, первым подбежав к нему, — Вы что тут делаете?

— Ровно то, что вы приказали, учитель, — студиозус не удержался от самодовольной улыбки, — Я спустился в Пролом Стефани и нашел там другой вход в эти катакомбы. Нашел вот перегоревшую машину, похожую на те, что описывались в некоторых книгах. «Робот», думаю, охранник.

— Интересно…