Осколки тебя

От Кевина не исходит никакой угрозы, в наших дружеских отношениях мы вроде бы разобрались, так что я соглашаюсь — мне и самой очень хочется оказаться отсюда подальше!

Машина у Кевина не новая — она досталось ему от мужа сестры, и он сразу предупреждает, что кондиционер не работает, но зато здесь отличная аудиосистема, и если мы окажемся на пляже, то можем послушать музыку. Вот только вряд ли ему этого хочется на самом деле, да и мне тоже. Мы немного смущаемся, оказавшись наедине, но очень скоро неловкость проходит и завязывается разговор.

Мне кажется, Кевин знает всё и обо всех, нам не скучно вдвоем, и где-то через час, когда мы гуляем по набережной, я прихожу к мысли, что зря отказывалась от прогулок с Лоуренсом. Он интересный собеседник и держится, как друг. И он вовсе не виноват, что вблизи от океана я вспоминаю другого парня и другие прогулки — их было немало. Другое лицо, которое улыбалось мне… и совершенно другой поздний вечер.

То, как тяжело мне было уйти, когда вдруг показалось, что в Картере есть место не только ненависти.

Я запуталась в своих мыслях и чувствах. В своем прошлом и настоящем.

Я запуталась в себе, и не знаю, что с этим делать. Меня тянет к Картеру, и воспоминания отпустить не могу…

— … И тогда я понял, что мне нравится не только журналистика, но и фотография. Я стащил у сестры дорогую камеру и целую неделю просидел в кустах у здания главного полицейского управления, в котором работает отец. Я был уверен, что мне удастся сделать «горячий» снимок и продать его местной газете. Помнишь, года три тому ходили слухи о том, что в Сендфилд-Роке поймали колумбийского наркоторговца?

— Помню. Кажется, он застрелился в своем коттедже.

— Или его застрелили, — усмехается Кевин, пожимая плечами, — вряд ли мы узнаем. А тогда мне здорово влетело от родителей и сестры, когда я разбил камеру. Одно дело сидеть в кустах, изображая папарацци, и другое — драпать от копов! «Так» я еще никогда не боялся!

Мы смеемся с Лоуренсом, и я спрашиваю:

— А как же твоя мечта стать стендап-комиком? Мне Алекс рассказывал, что у тебя здорово получалось его смешить, только ты так и не решился показать номер в школе.

— Ну… да, — парень смущенно отводит глаза. — Есть такая мечта. Я хочу попробовать поступить в Йельский университет по творческому направлению, так почему бы и не стендап? У них отличное вечернее шоу таланов.

Мы еще какое-то время гуляем, пока совсем не темнеет, смолкают чайки, и вдоль длинного пляжа, протянувшегося внизу города, загораются огни. Теперь океан не видно — лишь белеют пенные барханы волн у самого берега и вдали заметны огни маяков. Но океан шумит, и нас продолжает овевать морской бриз, с приближением позднего вечера ставший еще более колючим и влажным.

— Холодно. Даже не верится, что скоро зима, — вздыхает Кевин, когда я натягиваю на голову капюшон теплой толстовки и прячу озябшие руки в карманы. — Может, зайдем в кафе, Лена? Возьмем по стаканчику горячего кофе и перекусим? Я проголодался!

— Давай, — соглашаюсь. — Обожаю есть на берегу! Здесь какая-то особенная атмосфера в кафе.

Народу на пляже почти не видно, но на площадке прибрежной плазы, где расположена закусочная «Роллы Джонса», довольно многолюдно. Эта большая закусочная пользуется популярностью у молодежи, вывеска горит неоном, и на парковке стоят машины и мотоциклы. Вокруг так завлекательно пахнет вкусной едой, что припарковав «Форд» поближе ко входу, мы торопимся с Лоуренсом войти внутрь заведения и окунуться в тепло.

Длинные столики почти все заняты, но свободные места еще есть, и Кевин просит меня занять столик у окна, поближе к стене, пока сам отлучается, пообещав найти знакомую официантку и разузнать, какие роллы в меню сегодня лучшие.

Я мою руки, сажусь за столик и расстегиваю толстовку. Передо мной за соседним столиком сидят две парочки, и чтобы не смущать их взглядом, я отворачиваюсь к широкому окну. Подперев подбородок кулаком, смотрю на освещенную площадку перед закусочной, на которой возле мотоциклов стоит компания молодых людей.

Не знаю, что именно притягивает к ним мой взгляд, но я вдруг замечаю среди них знакомую фигуру темноволосого стройного парня в черной куртке… и не могу его не узнать.

Картер Райт. Это он.

Я вижу его, и сердце пропускает удар. Вновь. А затем заходится в частом ритме, трепыхаясь, кажется, у самого горла.

Как всегда, он в компании Лукаса Палмера и еще двух парней. Но не только. С ними трое девушек, все старше меня, и одна из них — кудрявая, симпатичная латиноамериканка в короткой юбке, прильнула к нему, обхватив одной рукой за талию, а вторую руку сунув под куртку — туда, где еще вчера лежали мои пальцы…

«Иди в дом, Холт. Я и так в аду со своей совестью…»

В тишине прошлого вечера эти слова попали в самое сердце и остались там, чтобы снова и снова звучать тихой горечью. Разъедать душу общей памятью и тоской.

Я думала о них… и вдруг чужая, незнакомая жизнь Райта, о которой я забыла, и в которой он никому ничего не должен.