Осколки тяжести

- Как?! - Это в один голос закричали я и Саша. - Прерывать экспедицию только потому, что у начальника появились какие-то предположения!

Саша был вне себя.

- Вы подумайте, что доверила нам Земля?! И мы вдруг струсили! Бежали! Ничего не проверив! А может быть, у нас сейчас в руках величайшее открытие нашего времени?!

- Разве я похож на труса? - Сурен выговорил это всем спокойно. - Протоны - это кровь нашего корабля. И если для них существует опасность, опасность их перерождения... Так ли я понял, Павел Николаевич?

Зарецкий казался очень бледным. Все его легкое тело споргсмена как бы приготовилось к прыжку:

- Вы правильно поняли, Сурен Арутюнович, вы поняли даже то, о чем я еще не говорил, а только думал. Опасность эта есть. И нечего так возмущаться, Саша. Но мы должны проверить, насколько это реально. Поэтому я предлагаю этот эксперимент... Прервать экспедицию, так ничего не узнав и не доказав, а только породив подозрение, мы тоже не можем... - Он обратился к Саше: - За два часа, самое большее, мы должны собрать схему.

Красное пятно ожило. Это случилось внезапно. Как раз тогда, когда Павел Николаевич и Саша начали свой эксперимент.

Космос бушевал. Все приборы заработали интенсивнее. И пробный звук щелчков в счетчиках забарабанил, как крупный град о крышу дома Мощное электромагнитное излучение не знало преград.

Павел Николаевич и Саша быстро настраивали приборы на новый режим. Я отлично помню их двоих рядом, оба подвижные, ловкие. Вот Саша подал Павлу Николаевичу матовый вогнутый экран. Тот быстро подхватил его и начал закреплять на спаянном из тончайших золотистых трубок каркасе. А пальцы на его руках дрожат от возбуждения...

СРЕДИ БЕСКОНЕЧНОСТИ

(Продолжение записок Нины Орловой)

Последнее, что отметила память, - легкое головокружение.

А потом я увидела над собой очень бледное лицо Павла, бровь рассечена, и кровь размазана по лицу; я лежала на полу, придавленная непонятной тяжестью. Саша, согнувшись, почти ползком двигался к нам.

Я обвела глазами каюту, пытаясь найти Сурена, и обнаружила страшный беспорядок, как будто внезапный вихрь разметал рулоны графиков и журналы, прижал к столу и расплющил золотистый корпус новой установки.

- Осторожно, - предупредил Павел. - ускорение очень большое.

Иллюминаторы прикрыты, оставлены только щели. Но в них не попадает свет Юпитера. Там чернота... Саша помог мне приблизиться к иллюминаторам. Я должна видеть, что там...

Впереди сгустились скопления очень ярких фиолетовых точек. Юпитера нет... Нет его гигантского колышущегося тела... Я скосила глаза в сторону - там редкие сине-зеленые вспышки в черном небе. Я оглянулась. И только сейчас заметила - тыловой иллюминатор открыт. Но там сплошная чернь... И вдруг в ней загорелось одинокое густо-красное мерцание, потом второе, третье... Я изумленно повернулась к своим спутникам:

- А где же... где он, Юпитер?..

Они молчали.

- А Солнце? Солнце где? Что все это значит?

Я оцепенела от ужаса. Я больше не спрашивала.

- Это значит, что мы летим прочь от Юпитера и от Солнца со скоростью, очень близкой к скорости света. - Павел говорил тихо.

- Сколько времени мы уже так летим?

- Минут двадцать, наших. А сколько прошло на Земле - не знаю. Никто не знает.

Вошел Сурен. Мягкая черная прядь прилипла к его вспотевшему лбу. Он сделал несколько шагов нам навстречу. Движенья у него замедленные и до предела усталые.

Павел и Саша повернулись в его сторону. Они молчали, они ждали. И Сурен непривычно вяло заговорил:

- Я испробовал все. Ускорение выше всяких норм. Хорошо, что оно хоть остается постоянным. Стабилизаторы все равно сработают. И мы перестанем ощущать эту страшную тяжесть. Но космоплан...

Жутко об этом думать. Но если действовать, все выглядит иначе.

Гибель еще далека, пока она не подступила к нам вплотную. Мы ясно ощущаем будущее. А то, что оно совершенно неведомо нам... Так разве все мы, еще на Земле, не стремились помыслами в неизвестное?

Катастрофа сблизила нас, как сближает смертельная опасность.

Раньше, когда мы рассчитывали на семь месяцев экспедиции, нас связывало общее дело. На Земле находились дорогие нам люди, мы знали, что вернемся к ним, а это незабываемое время потускнеет.

Но сейчас...

До самого последнего дыхания нас будет только четверо. Я Павла называю по имени и на ты, как будто он и Саша вдруг оказались моими детьми, такими же родными, как и Володя. И Сурен мне очень дорог.

У Юпитера мы были другими, чем на Земле... А здесь, среди абсолютной обреченности, мы стали иными, чем у Юпитера.