Осколки зеркала

Да, утром 26 мая мы с мамой поехали провожать Андрея на Казанский вокзал. С собой у него был чемодан, рюкзак и этюдник с палитрой и красками. Мы простились на все лето — никогда еще мы не разлучались на такой срок. Даже писем от него мы не ждали — партия должна была три месяца провести в тайге в районе реки Курейки.

Вернулся Андрей поздней осенью, не предупредив нас ни письмом, ни телеграммой. Он ввалился в дом в прожженной у костра телогрейке, с длиннейшими волосами (не постригся ни в Туруханске, ни в Красноярске, потому что признавал только парикмахерскую в московском «Метрополе»), с тяжелейшим чемоданом, полным горных образцов, которые собрал для себя.

Конечно, брат рассказывал об экспедиции, но его рассказы были лаконичны, а кое о чем он и вовсе умалчивал. И это лето осталось бы для меня во многом неизвестным, если бы в 1991 году я не получила письмо от Ольги Тимофеевны Ганчиной, участницы той далекой экспедиции. Из ее дневников и воспоминаний я узнала, каким было для Андрея то «холодное лето». Он не рассказывал нам подробностей о трудных маршрутах по тайге, о километрах, пройденных по азимуту по болотам, под дождем, порой без еды и хлеба. Об еще дымившемся костре, на который однажды натолкнулась их маленькая группа (может быть, там только что грелись беглые уголовники?), об амнистированных по указу Берии зэках, захватывающих пароходы, идущие вверх по Енисею, к Красноярску. Он не рассказывал нам, каким надежным другом стал для своей спутницы, практикантки-геодезистки Ольги Ганчиной, звонков от которой с нетерпением ждал в Москве. И тем более не говорил о том, как тосковал по дому[64].

Андрей (стоит слева), рядом с ним — Ольга Ганчина. В экспедиции на реке Курейке

Любимым таежным рассказом Андрея была история об одном таинственном происшествии.

Как-то Андрей оказался один в глухой тайге. Внезапно поднялся сильный ветер, началась гроза. Он привязал лошадь к дереву, а сам укрылся в охотничьей избушке. В одном углу было навалено сено, и он лег на него, подложив под голову рюкзак. Снаружи бесновалась непогода — выл ветер, порывы дождя обрушивались на избушку, сверкали молнии, гремел гром. Андрей сильно устал и стал задремывать. Вдруг он услышал голос: «Уходи отсюда!» Ему стало не по себе, но он продолжал лежать. Прошло какое-то время, и таинственный голос прозвучал снова: «Уходи отсюда!» Андрей не двинулся с места. Но когда в третий раз голос произнес: «В последний раз тебе говорю, уходи отсюда!», он схватил рюкзак и выскочил из избушки под проливной дождь. И в тот же миг огромная столетняя лиственница, как спичка, сломавшаяся под порывом ветра, упала наискось на избушку, как раз на тот угол, где только что лежал Андрей. Он вспрыгнул на лошадь и поскакал прочь от этого страшного места…

С самого первого раза, а брат любил повторять эту историю, я почувствовала, что это вымысел, — я слишком хорошо знала Андрея. Про тот случай он рассказывал многим друзьям, а в последний раз я слышала от него этот рассказ летом 1956 года на берегу Оки, наутро после проведенной у костра бессонной ночи. Я уже не спорила с Андреем и дала ему полную возможность насладиться своей таинственной историей.

Недавно один из школьных друзей брата, журналист, опубликовал статью о мистических случаях в жизни Тарковского. Там автор упоминает и о таежном происшествии.

Я спросила у Ольги Тимофеевны Ганчиной, мог ли такой случай произойти с Андреем. «Нет, конечно. Во-первых, в маршруты мы никогда не ходили поодиночке. Во-вторых, потому, что в пятьдесят третьем на Курейке эту историю рассказал нам один геолог. Тогда, — добавила она, — мне показалось, что геолог этот, возможно, фантазирует». Андрей вруном не был. Он мог, как говорила мама, «уклоняться от истины», то есть умолчать о чем-либо. Он знал, что мама не терпела лжи, да и сам ее не любил — впоследствии у него даже была идея сценария, где муж сжигает свою лживую жену на костре[65].

Почему же ему так хотелось, чтобы поверили в его таежное приключение? Мне кажется, что он так любил все загадочное, необъяснимое, что сам начинал верить в подлинность того случая. Воображение позволяло ему добавлять всё новые детали к рассказу. Он видел именно себя лежащим в избушке, озаряемой вспышками молний, сам слышал раскаты грома, вой ветра и таинственные предупреждения.

Тогда, в пятидесятых, я посмеивалась над братом, хотя каждый раз во время его рассказа у меня мурашки пробегали по спине. Андрей говорил тихим голосом, серьезно глядя мне в глаза… Теперь я поняла, что рассказ этот был для него живым творческим актом.

А таежные рисунки Андрея пропали; он рисовал летом пятьдесят третьего года не только для себя, но и для геологов. Разыскивая его альбом, я позвонила в архив «Нигризолота». Там альбома не оказалось. Куда он исчез? Это тоже таинственная и еще не разгаданная история.

Как я не стала востоковедом